— Конечно! Так будет лучше! — его лицо засветилось лучезарной улыбкой. — Но вы погостите хотя бы два-три дня! Осмотрите наше чудо, Голубую мечеть, еще раз! Посмотрите и другие творения наших мастеров. Думаю, что за такой короткий срок Кмитич, конечно же, не вернется, но вдруг! На все воля Аллаха!..
Михал был в шоке, но решил не перечить Алесе. Когда они уже покинули хоромы султана, он лишь спросил:
— Пани Алеся, да вы, верно, с ума сошли! Вот так просто с пустыми руками уезжать?! Ни о чем не договорившись?
— Кмитича в самом деле нет в Стамбуле, — шепотом сказала Алеся, а потом добавила на латыни:
— Он сбежал, и я это знаю…
* * *
Пока во дворце султана ночевали Михал и Алеся, странный сон приснился Кмитичу, сидящему в зловонной яме. Во сне он вновь шел в знакомом черном лесу в поисках папарать-кветки, но… из-за дерева вдруг вышла его Алеся, улыбаясь ему.
— Ты откуда? — радостно спрашивал Кмитич. — Ты же в Россиенах! Далеко!
— Нет, я рядом, стоит только руку протянуть, — улыбалась Алеся, но тут из-за другого дерева появлялась… Елена. Елена Белова. Она также улыбалась, держа в руке страшный нож с пилообразным лезвием.
— Лена, и ты здесь? — удивленно поворачивался к ней Кмитич.
— Так, и я еще ближе, чем она, — усмехнулась Багрова-Белова..
Кмитич проснулся в холодном поту.
— Во же черт! — он перекрестился. И что за сон?
— Эй, Янка, ты спишь? — позвал Кмитич земляка.
— Ну, чего? — отозвался Янка из темноты.
— Сегодня случайно не пятница?
— А который час?
— А Бог его ведает. Ночь.
— Значит, уже пятница. Не все ли равно?
— Нет, не все, — вздохнул Кмитич и вновь перекрестился.
И вдруг сверху, у крышки, накрывающей яму, кто-то закопошился. Похоже, открывали замок. Вот крышка загрохотала, задвигалась и открылась. Сверху в яму упал свет от горящего факела.
— Что-то рановато? — проворчал Самойло, просыпаясь.
Кмитич смотрел вверх. Там, на краю ямы, с факелом в руках сидела на корточках женщина.
— Вот же чудно! — усмехнулся Самойло. — Лица закрывают, а ноги нет!
Рыжее пламя факела освещало и чадру, закрывавшую лицо женщины, и ее голые до колен ноги.
— Здесь ли пан Кмитич? — спросила женщина на русском. Почти без акцента.
— Так! Тут ваш пан! — ответил за Кмитича Самойло. Тут же вниз упала веревка, с завязанными в узлы палками — почти веревочная лестница.
— Поднимайтесь, пан Кмитич! Быстро! — женщина говорила чисто на литвинском диалекте русского языка, но все-таки с едва заметным турецким акцентом. Все это показалось Кмитичу более чем странным и удивительным. Да и голос показался ему знакомым… Что, султан передумал? Нет, тут что-то было не так.
— Куда? — спросил Кмитич, не вставая с земли.
— Быстрее, пан Кмитич. Вам надо бежать из города этой же ночью! — женщина явно волновалась.
— Вы предлагаете мне бежать?
— Так, пан, а то ваше дело плохо. Или служба султану, или голову долой! — голос звучал явно знакомо. Хотя как он мог раньше слышать этот голос турчанки, пусть и хорошо говорившей на литвинско-русинском языке?
— А баба-то, похоже, наша! — прошептал кто-то из казаков.
— Но я один никуда не пойду, — возразил Кмитич, — если и бежать, то вместе с моими товарищами. Это решено!
Голова и голени женщины на мгновение исчезли. Затем она вновь появилась, и вниз полетел клинок с пиловидным лезвием. Кмитич схватил этот не то кухонный для раздела мяса, не то боевой тесак, с секунду с удивлением смотрел, вспоминая сон, и тут же принялся быстро разрубать и резать колодки своих сокамерников. Колодки поддавались быстро — дерево отсырело и было мягким. Казаки и Янка с Мустафой, явно пораженные неожиданной развязкой, тем не менее, лишних вопросов не задавали. Даже болтливый Самойло умолк, но быстро освобождался от колодок и помогал освободиться другим… Все быстро, без лишних слов стали подниматься вверх по веревке. Ослабшего Мустафу Кмитич тащил на своем плече — несчастный парень так ослаб, что едва мог держаться за веревку. Его тощее тело показалось Кмитичу легким как пух… Они выбрались из ямы. Здесь наверху находилась женщина и какой-то молодой мужчина, судя по женственной внешности — евнух. Никакой охраны, вообще никого! Кмитича сие немало удивило.
— Вы кто? — спросил он женщину. — Я вас раньше знал? Кажется, знал!
— Так, Самуль, знал, — женщина скинула чадру… Кмитич вздрогнул… Это была Елена! Ее не просто было узнать, но Кмитич узнал бы ее из миллиона лиц! Она явно изменилась, стала вроде бы и красивей, и даже, кажется, моложе, и какой-то вообще немножко другой, более холодной, с другим взглядом, с иными жестами…
— Боже, — Кмитич схватил ее за плечи, — я же искал тебя не один год! И нашел… Здесь! Как так? Ты в турецком плену?
— Я не в плену, Самуль, — грустно улыбнулась Елена, — уже не в плену. Я… я любимая жена нашего султана, мать будущего султана Порты.
Кмитич не мог в эти слова поверить. Он пожирал глазами знакомое, но уже далекое лицо любимой некогда Елены.
— Но как? Как, Елена?
— Меня раненой без сознания и с полной потерей памяти захватили татары в какой-то деревне. Память не возвращалась ко мне долго. Я даже не помнила своего имени. Помнила лишь твое, Самуль. Цепляясь за тебя и за воспоминания о тебе, я постепенно кусок за куском восстановила всю память…
Елена тревожно оглянулась.
— Вам надо бежать немедля, — приказным тоном сказала она, — тебя, если не согласишься на предложение султана, точно убьют. А ты ведь не согласишься. Сейчас предоставляется единственный шанс сбежать. Мне с трудом, но удалось отослать охрану и нанять лодку. Вас хватятся только к пяти или шести часам утра. К этому времени вы должны быть уже далеко, в Мраморном море. Лодка внизу у канала. Саид вас проведет. Быстро! Да сохранит тебя… — Елена хотела сказать «Аллах», но произнесла:
— Господь…
Кмитич поцеловал ее в губы, поцеловал в последний и в первый раз после почти десяти лет разлуки. Он даже ощутил, как ее тело в его ладонях ослабло, словно растаяв, словно Елена собиралась отдаться его телу всецело. По ее плечам — и Кмитич это почувствовал своими пальцами — пробежала легкая дрожь… Елена вздохнула, закрыв глаза, припав лицом к его плечу. Сейчас это была та же самая Елена, та же самая, что и тогда, в 1662-м, когда они среди ржи и васильков любили друг друга прямо посреди поля, посреди лета, посреди войны, посреди всей вселенной… Та же самая, что и летом 1654-го, когда они вот точно так же стояли, испуганно прижавшись друг к другу во время солнечного затмения в Смоленске… Смоленск… Первые ощущения от прикосновения Елены к его телу… Кмитич словно вновь оказался там, на мурах древнего города, обнимая крепкими руками семнадцатилетнюю девушку, жрицу любви, будущую командира отряда повстанцев, будущую жену турецкого султана…
