Кмитич приставил палец к губам, давая понять, что песни о мертвецах и дьяволе тут неуместны, и осторожно приблизился к скелету, как будто бы тот мог наброситься на людей. Викентий медленно ступал следом, бормоча что-то по-итальянски…
Рядом со скелетом лежали ржавый нож и пара монет. Нунций подобрал одну монету и рассмотрел.
— Это злотый 1569 года! — поднял монету вверх Викентий. — Может, человек сей был торговцем? И что же его занесло сюда? Прятался? Но от кого?
— 1569 год… Хм, знатная дата! — задумчиво произнес Кмитич. — Год создания Речи Посполитой обоих народов! Так, значит, этот парень тут почти сто лет просидел. Торговец… А почему, собственно, торговец? Может, просто разбойник, спрятавшийся от преследования?
— А может, и не сто лет он тут просидел, а меньше? — пожал плечами Самойло, безо всякого страха разглядывая скелет. — Год выпуска монеты не обязательно совпадает с годом его смерти. Хотя… Может, подземные духи так дату его гибели сообщают, а, пан Кмитич?
Викентий решил взять монету себе на память, но Самойло его остановил:
— Ни в коем случае, пан нунций! Бросьте, оставьте мертвецу то, что ему принадлежит! А то он вернется за своей монетой к вам!
Викентий с вопросом в глазах повернулся к Кмитичу, но полковник лишь кивнул:
— Не надо, пан нунций. В самом деле, оставьте все как есть.
Проводник Роман также поддержал полковника:
— Верно, пан нунций, оставьте. У нас в деревне лет тридцать назад был похожий случай. Дед Григорий, он тогда еще был достаточно молод, нашел своего соседа повешенным в хлеву на вожжах. Сосед был странный, одинокий, отшельником жил и ни с кем не общался, лишь иногда заговаривал с односельчанами, когда одалживал на горилку денег. Но возвращал всегда. И вот у Григория в очередной раз одолжил, так, по мелочи. Ну, а потом, не то спьяну, не то еще из-за чего другого, но повесился на вожжах в своем пустом, как и его карманы, хлеву. Дед Григорий, что еще не дедом был в ту пору, снял соседа, тот уже мертв был, да забрал вожжи себе в счет долга, тем более что, как рассудил Григорий, мертвяку вожжи ни к чему. А следующей ночью кто-то вокруг дедового хлева ходил. Дед, что еще молодым был, и его жена шаги те слышали, да вот никого не видели. И следующую ночь кто-то ходил. Вроде бы даже двери в хлев дергал. Дед думал: вот сейчас схвачу вилы и задам трепки вору проклятому. Но никого не находил. Даже следов. А на третью ночь словно в окно кто постучал, будто птица. Дед Григорий выглянул в окно, а там — посиневшая физиономия соседа с языком, вывалившимся изо рта. Григорий в ужасе бросился к дверям, запер, упал на колени перед образами, прочитал Отче наш… Мертвый сосед и ушел. Только тут дед понял, что за вожжами приходил сосед. Взял и отнес их туда, где похоронили соседа-самоубийцу. И перестал приходить этот сосед к деду, который еще не был в те годы дедом. Вот так, пан мой любезный! И вы не трогайте ничего здесь. Нехай лежит все, как лежало.
Викентий ничего не ответил, лишь положил монетку обратно, встал на колени, помолился за душу неизвестного усопшего человека. Вновь встал, громко произнеся: «Амэн!»
В голове оршанского князя враз всплыли все загадочные случаи, произошедшие с ним самим: и то, как он притормозил время в момент нападения на него бандитов пана Лисовского, и то, как напускала ветер на черновских карателей Елена, и пророчество старого оршанского волхва Водилы около дуба Дива вспомнил… И вот этот мертвец с монеткой года создания Речи Посполитой путем слияния Литвы и Польши в единое союзное государство. Торговец… Разбойник… И вдруг одна блестящая мысль пришла в голову оршанского полковника.
— Все, — заторопился Кмитич, — это есть знак нам, что дальше нельзя идти. Поворачиваем, Панове!
ГЛАВА 22
«Банда» Кмитича
К городу Скала-Подольский, мирно стоявшему на берегу Збруча, подъехал обоз итальянских торговцев. Было пасмурное декабрьское утро, ветер завывал в колокольнях и флюгерах притихшего под турецким гнетом маленького русского городишки… В Скалу-Подольский уже давно не приезжали торговцы и фуражисты: торговцы боялись жадности местного Махмед-паши (мог все забрать, не заплатив), а турецкие фуражисты — местных повстанцев, нападавших на всех турок по берегам Збручи. Ну а тут фураж, какого и не ждали — итальянцы из Генуи! О том говорили флаги Генуэзского торгового союза, развевающиеся над повозками. На козлах сидели монахи — типичные римские миссионеры… Турки, увидев, что бояться нечего, тем более что Турция торговала и с Генуей, и с Венецией, по первому же запросу торговцев тут же приветливо открыли ворота. Обрадованные османские солдаты, уже давно сидевшие без фуражного подкрепления, тут же стали кричать, что привезли еду и питье. Шесть больших повозок, полных добра и пищи, въехало в город. С дюжину солдат и пара десятков горожан обступили итальянцев шумной толпой. Среди солдат, впрочем, были не только турки, но и молдаване, и казаки Дорошенко… Однако монахи отказывались что-либо продавать или же даже просто показать до разговора с главой крепости.
— Мы хотели бы поговорить по поводу рынка и продаж с вашим главным пашой, — говорил монах в фиолетовой рясе и с капюшоном на голове.
К торговцам вышел Махмед-паша — маленький турок в высокой красной феске, замотанной чалмой. Он, гордо подбоченясь, стоял перед монахами, не отвечая на турецкое приветствие их главного.
— Ну, показывайте свой товар! — властно бросил Махмед-паша итальянцу. Тот быстрым движением сбросил с глаз капюшон, явив взорам длинноволосую голову еще достаточно молодого мужчины, и молниеносно приставил ко лбу пораженного Махмед-паши пистолет, до этого прятавшийся в просторных рукавах монашеской рясы. Дуло с такой силой впилось в смуглый лоб турка, что на нем образовалось красное колечко.
— А ну, не дергаться! — в глаза перепуганного командира турецкого гарнизона зло смотрела пара ореховых глаз итальянца. — И прикажи своим янычарам положить сабли и тюфяки на землю. А не то снесу твою башку в один момент!
С визгом бросились врассыпную несколько евреек, остальные горожане, полагая, что сейчас начнется стрельба, и видя, как из повозок выскакивают люди с мушкетами и саблями, также бросились бежать кто куда.
— Положить оружие! — крикнул своим людям враз потерявший всякую спесь Махмед-паша. Площадь перед воротами уже запрудили люди из повозок. Они подбирали турецкие мушкеты, что побросала по испуганному приказу своего командира охрана… К Махмед-паше подошел светловолосый человек во французском камзоле и шляпе с белым пером.
— Иви гюнляр! — поздоровался он по-турецки с командиром гарнизона. Уже, впрочем, с бывшим командиром. Турок молча, открыв рот, выпученными глазами лишь глядел на длинноволосого высокого человека, не в силах произнести ни слова.
— Что-то вы уже второй раз не отвечаете на приветствие, — продолжал улыбаться светловолосый, — ну да ничего! В плену будет время научиться вежливости. Вы арестованы! Я, представитель армии Речи Посполитой полковник Самуэль Кмитич, арестовываю ваш незаконный оккупационный гарнизон. Город переходит обратно под законную власть нашей Республики.
