Ханну же переполняла любовь, и она восхищалась своим харизматичным учителем, который был почти вдвое старше ее. (Тот факт, что я называю их «Ханной» и «Хайдеггером», вовсе не шовинизм, а всего лишь указание на разницу в возрасте.) Их отношения не могли быть обычной любовной связью. Марбург назывался городом, но это был маленький провинциальный городок с населением не больше 20 тысяч человек. Во время каникул в университете он в буквальном смысле пустел. Все следили друг за другом, а сам университет отличался крайне консервативными традициями – как и вся немецкая наука, чрезвычайно озабоченная сохранением своего социального статуса. Любовная интрижка со студенткой могла стоить Хайдеггеру не только работы, но и карьеры – в тот единственный период жизни, когда у него была возможность сделать карьеру, Хайдеггеру и Ханне приходилось скрывать свои отношения. Его письма изобилуют сложными инструкциями, которые следовало выполнить перед каждым свиданием в ее комнате на чердаке. Народный костюм, по всей видимости, прятался под презираемым городским плащом. Эльфрида, ненавидевшая всех студенток мужа, не имела каких-то особых подозрений по поводу «еврейки». Как бы то ни было, любовникам удалось сохранить тайну. Хотя и с большим трудом.
Но после года невероятного напряжения Хайдеггер сдался. Инстинкт самосохранения победил чувства. Хайдеггер предложил девушке перевестись в Гейдельберг для продолжения учебы. Ханна – с болью в сердце – подчинилась. Они встречались, но нерегулярно. Отправляясь за пределы Магдебурга с публичной лекцией, Хайдеггер тайком проводил с Ханной несколько часов на каком-нибудь деревенском постоялом дворе. Ханна по его первому зову бросала все дела и спешила на встречу. Тем не менее она прекрасно понимала, что происходит. Ханна вступила в связь со студентом, рассчитывая шокировать Хайдеггера и побудить его к действиям, но тот отреагировал совсем не так, как она надеялась. Через несколько лет Ханна вышла замуж за того студента. Тем не менее ее любовь к Хайдеггеру не исчезла. Сам Хайдеггер, вернувшийся в свою надежную скорлупу, тоже никогда не забудет, что когда-то значила для него Ханна. И это не просто сентиментальная выдумка. На протяжении многих лет остатки былых чувств будут играть важную, хотя и несколько двусмысленную роль в жизни обоих.
В 1927 г. Хайдеггер наконец опубликовал работу, в которой изложил основы своей новой философии. Книга называлась «Бытие и время» (Sein und Zeit) и была посвящена «в почитании и дружбе» Эдмунду Гуссерлю. Начинается она цитатой из Платона: «Ибо, очевидно, ведь вам-то давно знакомо то, что вы, собственно, имеете в виду, употребляя выражение “сущее”, а мы верили, правда когда-то, что понимаем это, но теперь пришли в замешательство». Хайдеггер приступает к изложению своих аргументов с чрезвычайной осторожностью. Смысл его рассуждений почти неуловим, и если потерять нить в самом начале, то все насыщенные аргументацией 480 страниц текста могут остаться полностью непонятными читателю. Книга начинается с ряда вопросов, например: «Есть ли у нас сегодня ответ на вопрос о том, что мы, собственно, имеем в виду под словом “сущее”?» Хайдеггер отвечает на этот вопрос категорически отрицательно: «Никоим образом». (По-немецки keineswegs. Это очень важно, поскольку Хайдеггер уделяет огромное внимание коренному значению слов. Он стремится подвести нас к пониманию «бытия».) Далее он говорит: «И значит, вопрос о смысле бытия надо поставить заново». Выделенные курсивом слова составляют центральную идею всей книги. Но даже на первом этапе у нас может возникнуть вопрос: о чем, черт возьми, он говорит? Есть ли во всем этом хоть какой-то смысл? Вероятно, Хайдеггер предвидел, что его аргументация с самого начала может вызвать такого рода рациональные возражения. Поэтому он сразу же пытается опередить подобное пренебрежение – демонстрируя, что мы не поняли сути. Хайдеггер задает следующий вопрос: «Находимся ли мы сегодня хотя бы в замешательстве от того, что не понимаем выражение “бытие”?» Ответ на него точно такой же: «Никоим образом».
В отличие от Хайдеггера многие из нас не видят в этом понятии ничего загадочного. Мы просто принимаем «бытие» таким, каково оно есть, – в рациональной манере. Мы не пытаемся «понять» его глубинный смысл, поскольку у нас не возникает с ним никаких трудностей. Объекту либо присуще бытие (то есть он существует), либо нет. Лошадь существует, а единорог нет. Хайдеггер этого не поясняет, но следует отметить, что наш простой и рациональный подход не так уж прост – он распространяется на сферы очень далекие от рационального мышления и логики. Например, мы можем верить в существование, или «бытие», Бога. Мы можем верить в вероятность того, что во Вселенной есть другая форма разумной жизни, которой присуща своя форма бытия. Мы даже можем выполнить вероятностные расчеты, показывающие, в какой степени наша вера может оказаться истинной. Более того, существует не поддающееся представлению понятие числа i (квадратного корня из –1), то есть ему присуще «бытие» с точки зрения математики, но как число оно не существует. Но Хайдеггеру этого мало. Если мы не находимся в замешательстве от того, что не понимаем смысл слова «бытие», то должны. Но почему этого не происходит? Хайдеггер указывает на «необходимость возобновления вопроса о смысле бытия» и прямо заявляет, что цель его книги состоит именно в этом. Здесь кроется тайна, и он намерен попытаться найти путь к ее пониманию.
Основой концепции Хайдеггера является термин Dasein
[4]
. Если быть кратким, то Хайдеггер подразумевает «человеческое существование». Сам он выражается несколько сложнее – «“Сущность” присутствия лежит в его экзистенции… Бытие, о котором для этого сущего идет дело в его бытии, всегда мое… Рассмотрение присутствия сообразно всегда-моему характеру этого сущего должно постоянно включать личное местоимение: “я есмь”, “ты есть”».
Прояснив это положение, Хайдеггер подчеркивает, что «бытие» присутствия – это постижение его собственного бытия. В постижении собственного бытия оно одновременно постигает бытие сущего, которое отличается от его бытия.
Далее он углубляет понятие Dasein. В его основе лежит смысл самого слова, Da-sein. Буквально: «здесь» (Da-) и «бытие» (-sein). Таким образом, главным элементом является «бытие-здесь», то есть «бытие-в-мире». Это наша экзистенция, или наша «самость».
И снова эти рассуждения вызывают неизбежный вопрос. Если «речь есть речь о…», то о чем он тут говорит? Прежде чем решительно отбросить эти изобилующие повторами рассуждения, стоит проанализировать, что же на самом деле говорит Хайдеггер. Сравним умозаключения Хайдеггера с рациональной четкостью декартовского определения личности человека. Декарт утверждал, что можно сомневаться в существовании всего. Окружающий мир и наше восприятие этого мира могут быть иллюзией – но я не могу сомневаться, что я мыслю. Таким образом: «Я мыслю, следовательно, существую». Несмотря на кажущуюся простоту, это положение ослож– няется собственной грамматикой. Использование Декартом слова «я» неявным образом определяется природой глаголов «мыслить» и «существовать». Если мы действительно сомневаемся во всем, то должны прийти к выводу, что понятие «мышления» неизбежно предполагает понятие «существования». «Я» этого мышления и «я» этого существования – просто вопрос грамматики. С другой стороны, Dasein Хайдеггера выходит за пределы логики и синтаксиса, перемещается в почти неуловимую область первобытной интуиции. В данном случае вывод Хайдеггера относительно фундаментального постижения нашего существования выглядит более глубоким и неопровержимым, чем у Декарта. Я постигаю не «мыслю, следовательно, существую», а само «бытие-в-мире». Следует признать, что это понятие каким-то образом выходило за границы языка, который поймал Декарта в свои сети. Другой вопрос, нужны ли для этого введенные Хайдеггером туманные термины.
