Что касается Скуманда, то он с интересом прислушивался к тому, что говорил монах. Несмотря на юный возраст, вайделот уже хорошо научился разбираться в людях, и чувствовал, что от отца Руперта исходит доброта, притом не наигранная, и он искренне верит в то, что говорит.
Конечно, для вайделота, воспитанного на многобожии, мысль о том, что миром правит только один Бог, казалась кощунственной. Тем не менее для Скуманда было весьма познавательно через монаха-проповедника проникнуть в его странный мир, одновременно похожий и непохожий на мир дайнавов. Оказалось, что у Бога христиан есть большое количество ангелов-помощников, которые были очень похожи на лесных божков ятвягов. А еще разные святые и мученики… Таких персон было много и в верованиях прибалтийских племен.
Взять того же Прутена, первого криве-кривейто, и его брата-близнеца, короля пруссов Вайдевута, которые на плотах привели к благодатным берегам Вендского моря тысячи своих соплеменников, изгнанных врагами с родной земли. У Вайдевута было двенадцать сыновей, которые стали родоначальниками прусских и иных прибалтийских племен. И монах рассказывает о двенадцати сыновьях, только какого-то Иакова, от которых произошли разные народы. Может, Иаков и Вайдевут – один и тот же человек?
Слушать отца Руперта было весьма занимательно. Под его бормотание время текло быстрее, и Скуманд забывал о болезни, которая иссушала его тело. Чтобы не попасть под влияние монаха, он наложил на себя охранительное заклинание, и теперь различные истории отца Руперта казались ему просто диковинными сказками чужого народа, не затрагивающими его глубинных чувств.
Отодвинув камень, Хуберт вышел на свет ясный и прищурился от солнца, которое било прямо ему в глаза, и с огромным удовольствием – до хруста в костях – потянулся, ощущая ласковое прикосновение к коже легкого ветерка. А когда менестрель открыл веки, то ему тут же захотелось немедленно нырнуть в пещеру, да жаль, что камень, закрывавший вход, вернулся на свое место.
Перед ним стоял огромный седой, почти белый, волчище. Он смотрел на Хуберта вполне дружелюбно, но менестрелю от этого легче не стало. Он был практически беззащитен: его короткий меч против такого большого зверя был ничтожной железкой (к тому же Хуберт просто не успел бы достать его из ножен), а арбалет висел за спиной, и быстро приготовить оружие к стрельбе не было никакой возможности.
Так они простояли друг против друга – волк и человек – как показалось менестрелю, целую вечность. А затем огромный зверь (оказалось, это была волчица) повернулся и скрылся в лозняке. Чувствуя, что вот-вот грохнется на землю от огромного напряжения (тем более, что он затаил дыхание, будто в горле у него образовалась пробка), Хуберт задышал часто, с каждым вздохом чувствуя, как кровь, прежде совсем стылая, забурлила и побежала по жилам все быстрее и быстрее.
– Оружие нужно держать наготове, осел! – выругался менестрель.
Он сдернул с плеча ремень, на котором висел арбалет, быстро приготовил его к стрельбе, шагнул вперед, – идти на охоту все равно нужно было, голод победил страх; и потом, волчица, пусть и таких огромных размеров, никак не страшнее кровожадных дикарей – и застыл как вкопанный. Прямо перед ним лежал недавно убитый олень! И, судя по разорванному горлу животного, это сделала волчица.
Хуберт не знал, что ему делать – тащить оленя в пещеру (это же целая гора мяса!) или оставить его на месте и топать на охоту. Ему было хорошо известно, что звери ревностно относятся к своей добыче и просто так ее не отдают, тем более волки. Да еще какие. Бр-р! – вздрогнул Хуберт, вспомнив почти человеческий взгляд огромной волчицы. Она могла задавить его одной лапой, а уж что с ним сделали бы ее клыки…
Однако не задавила и не искусала. Мало того, волчица не проявляла никакой враждебности, что было совсем невероятно. Все походило на то, что она добровольно отдала свою добычу Хуберту. Чудеса!
Постояв еще немного, держа арбалет настороже – вдруг все-таки объявится вся волчья стая, ведь не исключено, что волчица могла побежать за подкреплением, тем более, что волки обычно не охотятся поодиночке, – менестрель наконец решился. Он отодвинул камень и крикнул:
– Отец Руперт! Помогите!
Из пещеры на свет ясный вышел монах. Он обратил внимание на оленя лишь после того, как с подозрением осмотрелся по сторонам.
– Сын мой, ты явил нам чудо! – всплеснул ладонями отец Руперт. – Только вышел поохотиться – и сразу же убил оленя! Я был уверен, что Господь не оставит нас своими милостями!
– Меньше слов, больше дела! – грубо прервал его менестрель, опасливо поглядывая на лесные заросли. – Тащите оленя!
Повторять еще раз ему не пришлось; откуда только сила появилась у святого отца. Плотоядно облизываясь, он практически в одиночку затащил нелегкую оленью тушу в пещеру. И вскоре на костре уже томилось аппетитное жаркое. Хуберт не стал свежевать оленя, оставив это дело на потом, лишь вырезал из его туши несколько кусков. Ароматный запах оленьего мяса разбудил Скуманда, который большей частью пребывал в полудреме.
– Это олень? – спросил он.
– Да, – ответил Хуберт.
– Внутренности из него уже вынули?
– Нет.
– Тогда прошу, брось кусочек сердца и печени в огонь, а также плесни туда немного крови. Нужно отблагодарить духов бардзуков за приют, чтобы они не обиделись. И еще одно: нацеди во флягу оленьей крови и дай мне.
Пришлось Хуберту заняться свежеванием оленя немедля, хотя все его помыслы (как и отца Руперта, который священнодействовал над костром, пуская голодные слюни) были направлены на жаркое. Обращаться с убитой дичью для менестреля, отпрыска благородного семейства фон Крумбахов, было не в новинку. Дворецкий отца, Хромой Барт, не только научил юного Хуберта шулерским приемам игры в кости, но и часто брал его на охоту. А уж охотником он был отменным, особенно на крупную дичь. Поэтому вскоре от оленя остался лишь скелет. (Хуберт не стал скаредничать, оставил немного мяса на костях для лесных обитателей; это был охотничий закон – так учил его Хромой Барт, по самую макушку набитый разными суевериями.)
Наполнив флягу оленьей кровью, Хуберт принес ее Скуманду; тот жадно схватил ее и начал пить. Менестреля даже передернуло; он знал, что некоторые охотники пьют кровь убитых ими животных (это делал и Хромой Барт). Но сам он никогда не пробовал это делать, хотя знал, что кровь добавляет людям силы. Мало того, в той местности, где родился Хуберт фон Крумбах, в день святого Иакова сбрасывали с колокольни под звуки музыки разукрашенного лентами козла с золочеными рогами. Затем из него выпускали кровь, которая в высушенном виде считалась очень действенным средством против многих болезней.
Когда менестрель сделал по просьбе Скуманда жертвоприношение бардзукам, отец Руперт сразу сообразил, зачем он бросает в огонь кусочки мяса и льет туда кровь. Но, к удивлению менестреля, промолчал. Наверное, его наповал сразило то, каким чудесным образом была добыта дичь. Хуберт не стал изображать из себя великого охотника и рассказал своим товарищам, как ему достался олень. Удивленный монах лишь ахал да охал, а Скуманд молча выслушал повествование менестреля и сказал, облегченно вздохнув:
