На кораблях, принадлежавших Ричарду Плантагенету, существовал порядок, заведенный в венецианском флоте, по тем временам самом сильном и многочисленном. Парусами ведал комит, штурмана называли «пилотом», а помогали ему рулевые. Помимо них, в состав экипажа входили также несколько помощников комита, лекарь, цирюльник, плотник, портной, который в основном чинил рваные паруса, и сапожник. Самыми низшими в этой иерархии были матросы-галиоты. Они работали грузчиками в порту, а затем помогали судну отвалить от пристани. Кроме того, предусмотрительный Робер поставил на каждом нефе по небольшому воинскому отряду – в основном копейщиков и арбалетчиков.
К сожалению, среди них не было тяжеловооруженных рыцарей, которые являлись главной ударной силой во всех сражениях, будь то на море или на суше. А галиоты, хоть и могли держать в руках оружие (обычно оно хранилось под замком в одной из каморок), но вояки из них были никудышные.
Робер де Сабле и Танкред выскочили из шатра и увидели, что нефы окружают юркие посудины сарацинских пиратов. Среди них находились четыре больших гураби
[39]
, которые являлись главной ударной силой пиратского флота, не менее десятка быстроходных шейти
[40]
и штук двадцать маленьких юрких караби
[41]
. На всех кораблях сарацин виднелись готовые к бою стрелки из лука, представлявшие для франков наибольшую опасность. Нельзя было сбрасывать со счетов и возможность абордажа, в котором сарацины, превосходно владеющие ножами, не имели себе равных.
Понимая, что без реальной морской военной силы защитить побережье невозможно, Салах ад-Дин с первых же дней прихода к власти стал уделять особое внимание усилению флота Египта. Султан создал специальный административный орган по делам флота – диван ал-устуль – и издал предписание правителям областей Сирии и Египта выполнять все, что он потребует для обеспечения флота. Салах ад-Дин выделял для этого управления значительные суммы.
Кроме того, султан повелел для постройки кораблей использовать ресурсы не только Египта, но и Сирии, откуда вывозилось железо, добываемое близь Бейрута, кедр и итальянская каменная сосна, которые произрастали в горах Ливана. Для закупки древесины, железа, воска был заключен ряд торговых соглашений с итальянскими республиками. Также в Александрии существовал диван, известный под названием «ал-матджар ас-султани», для приобретения различных товаров, ввозимых в Египет и необходимых для армии и флота – древесины, железа, шерсти, парусины. Все это покупалось на средства налога – хумса, – которым облагались все купцы – как арабские, так и европейские.
И все равно египетский флот годился разве что для охраны прибрежных вод. Большие корабли крестоносцев с отрядами арбалетчиков и метателями «греческого огня» (секрет которого франкам так и не удалось выведать у византийцев, но покупать сосуды с горючей жидкостью они имели возможность) превосходили гураби, а тем более шейти. Имелись у сарацин суда и побольше – куркуры и заураки, – но они предназначались для перевозки грузов и были неповоротливыми и тихоходными.
Тогда Салах ад-Дин обратил внимание на буйное и неуправляемое сообщество магрибских пиратов. Они не признавали никакой власти и грабили всех подряд – и подданных султана, и крестоносцев. Правда, в сражениях с франками пираты часто терпели поражения, но большей частью потому, что были разрознены. Салах ад-Дин взял их под свое крыло, пообещав всяческую помощь и прощение грехов. Кроме того, посланные им люди, понимавшие толк в морском деле, начали создавать пиратский флот и обучать пиратов совместным действиям. Видимо, часть этого флота и перехватила нефы под командованием Робера де Сабле.
– Приготовиться к бою! – зычно прокричал адмирал, и тут же его команду повторили сначала комит, приложив к губам свой свисток, а затем подал голос сигнальщик флагманского нефа, сидевший в «вороньем гнезде» на верхушке одной из мачт.
У сигнальщика, впередсмотрящего, было много разнообразных команд, которые он подавал зычным голосом большого рога.
По палубе нефа забегали матросы-галиоты, получая у одного из помощников комита оружие, арбалетчики заняли места у бойниц, метатели «греческого огня» разожгли уголья в специальных закрытых жаровнях и вытащили из трюма сундуки, где хранились обложенные ватой горшки с зажигательной смесью, а вокруг Робера де Сабле и Танкреда завертелись оруженосцы, облачая рыцарей в доспехи, что было нелегкой, а главное, сильно растянутой во времени задачей.
Поэтому оба ограничились минимумом воинского облачения. Они предпочли стеганные жюпо-дармеры, надеваемые под кольчугу, легкие, но прочные хауберки
[42]
до колен, которые имели право носить только посвященные в рыцари, оплечья-эспальеры и широкие боевые пояса из металлических пластин, прикрывающие живот. По обычаю того времени у рыцаря было два ножа: один висел у пояса, а второй находился в специальных ножнах на голени. Остальное оружие – копья и массивные булавы – держали оруженосцы.
Над кораблями сарацин реяли зеленые мусульманские вымпелы с изображением личного тотема Салах ад-Дина – черного орла. Пока пираты были разрозненными, флаги у них были самые разнообразные. Некоторые даже цепляли к мачте отрезанную голову, – чтобы убоялись те, на кого они нападали. Но теперь пираты выступали от имени султана Египта.
– Выстоим? – спросил немного дрогнувшим голосом Танкред, сжимая в руках полуторный меч-бастард; он был опытным воином и понимал, что шансы у них мизерные.
Робер де Сабле, отдав последние приказания, попробовал, как выходит из ножен его короткий, но тяжелый норманнский меч, и беззаботно ответил:
– Нет. Их слишком много. – И тут же, широко улыбнувшись, философски продолжил: – Но обязаны. Жизнь полна неожиданностей, и часто очевидные вещи на поверку оказываются не такими, как можно предположить. Откровенно говоря, у меня уже давно руки чешутся поработать мечом. Да все никак не выходило. Служба чересчур спокойная – не то, что на суше. Море расслабляет. А тут такая отличная оказия!
Король Сицилии криво осклабился – дабы показать адмиралу, что и он не празднует труса, а сам подумал: «Как же, оказия… Не поддайся я дурацкому порыву отправиться в путешествие с тобой за компанию на этой неуклюжей лохани, сидел бы сейчас в Венеции, чесал между ног, слушал сентенции дожа Орио Мастропьетро, пил охлажденное льдом вино и дожидался в тени цветущего сада, пока не починят мою галеру».
