Сердце Вилка сжалось и ему захотелось заплакать. Значит, все-таки Морав положил на него глаз. И назад дороги ему нет.
Неожиданно за воротами святилища послышался грозный волчий рык и раздался голос деда Вощаты:
– Морав, убери своих цуциков! А то я могу нечаянно их зашибить.
Удивленный сверх всякоймеры, волхв по-особому засвистел, и волки убрались, если судить по тому, что ворота отворились, и в них нарисовался Вощата собственной персоной с длинной клюкой в руках. Она была неказистой с виду, но тяжелой, а уж как дед умел управляться с любой палкой, Вилк хорошо знал.
Но и это еще было не все: клюка исполняла роль ножен для меча с узким, но очень прочным лезвием. Такие мечи кузнецы русов не ковали. Вощата говорил, что этот меч – трофей.
Он снял его с убитого дана. Но Вилк видел мечи данов, и они совсем не были похожими на этот. Так что с этим оружием была связана какая-то тайна, но дед был очень скрытен и про свою прошлуюжизнь ничего внуку не рассказывал. До Вилка доходили слухи, что Вощата по молодости бывал в дальних краях, но это не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Еще совсем недавно дружины русов каждый год выходили на своих лодьях из Алатырского моря в океан, где воевали прибрежные селения франков, англов, свеев и готов и возвращались домой с богатой добычей.
– Зачем внука забрал?! – сразу, без обиняков, насел Вощата на Морава.
– Как ты посмел войти в святилище?! – загремел разъяренный волхв. – Ты!..
– Да ладно тебе… Разбушевался, как Посвист
[50]
! – Дед Вощата, как показалось Ярилке, даже ростом стал выше.
Он стоял напротив Морава, как скала, с дерзким выражением на изрытом морщинами лице. Таким Ярилко еще не видел деда. Похоже, Вощата готов был защищать внука с оружием в руках, невзирая на то что перед ним волхв.
Наверное, Морав понял, что добром их встреча не закончится. Он покосился на ошеломленного Вилка и довольно миролюбиво сказал, обращаясь к Вощате:
– Негоже уважаемым людям беседовать в таком тоне возле крады Рода. Войдем в избу… – Он изобразил приглашающий жест.
Вощата одобряюще кивнул Ярилке и прошел внутрь жилища волхва. Парень тенью бросился к избе и прислонился ухом к двери. Его сердце колотилось с такой силой, что казалось, вот-вот выскочит из груди.
– Верни внука, Морав… – Голос Вощаты был низким, угрожающим. – Найди себе другого ученика. Мальчиков в селении хватает. Не отбирай у меня последнюю радость в этой жизни.
– Я бы мог просто вышвырнуть тебя из святилища… – «Как бы не так! – подумал Ярилко. – Еще неизвестно, кто кого вышвырнул бы». – Я не обязан отчитываться перед тобой, почему так поступил. Но твои седины требуют уважения, и я отвечу. Так решили боги, Вощата. И их воле противиться мы не можем.
– Боги! – фыркнул дед. – Их решения почему-то совпадают с желаниями вождя племени и его присных. Будто я не понимаю, что это Рогволда затея – убрать Ярилку из гридней. Куда угодно, только убрать! Так пожелал его сынок, Всегорд. Одно испытание с «посадкой на коня» чего стоит. Усадить мальчика на необъезженного жеребца – значило отправить его на верную смерть. Не так ли? И кому это выгодно? Ответь, Морав, ответь!
Наступило длительное молчание. Наконец Морав заговорил:
– Ты прав, Рогволд наказал… И знаешь почему?
– Догадываюсь.
– Да, именно так. Рогволд не может простить, что девушка, которую он любил, предпочла твоего сына. А с жеребцом и впрямь вышло нехорошо… Но боги спасли твоего внука! Потому что они благосклонны к нему. А это многое значит.
– Это значит только то, что он хорошо тренирован и смел. Ему самое место в дружине вождя, а не среди горшков с травяными настойками. Знахарей и так хватает, а хороших воинов мало. Даны с каждым годом наглеют все больше и больше, скоро всю Славию
[51]
захватят. Кто будет драться с ними?
– Так решили боги! – еще раз твердо повторил Морав. – Твой внук будет волхвом.
– Бог един! – резко и вызывающе сказал Вощата.
Ярилко затаил дыхание – таких кощунственных речей от своего деда он еще не слышал!
И снова воцарилось молчание. Наверное, Вощата уже пожалел о сказанном, а Морав собирался с ответом. В словах Вощаты прозвучала страшная ересь, но волхв был мудр и много знал, поэтому не торопился обрушиться с гневными словами на отступника. Но вот послышался какой-то шум (наверное, Морав потянул к себе табурет и сел), и волхв сказал:
– Я знал… давно знал, что ты веришь в распятого. Мне хорошо помнится, как нашли тебя на берегу после кораблекрушения – истерзанного штормом, в одной рубахе и портках, и с этим посохом, крепко зажатым в руке. Мы потом так и не смогли забрать его у тебя, пока ты не очнулся и не понял, что находишься среди добрых людей. Но только я видел, как ты, придя в сознание, сразу же снял со своей шеи крест, который был скрыт воротом рубахи, и спрятал его. И правильно сделал – узнай тогда наши люди, что ты христианин, тебя вернули бы морю. Это теперь мы относимся к чужим богам более-менее терпимо… Все годы, что ты прожил среди нас, о твоей вере никто не ведал. А ты вел себя благонравно и благоразумно: женился на нашей девушке, построил избу, молился нашим богам (или делал вид, что молишься), приносил им жертвы, ходил вместе с гриднями в походы и даже отличился несколько раз, потому что был храбр и силен. Да только меня трудно провести, Вощата. Ты не скрывал, что принадлежишь к племени виндов, это правда. Но я пошел дальше. Дабы разузнать, что ты за птица, мне пришлось самому съездить в Винету
[52]
, стольный град Виндского княжества…
В избе снова раздался звук передвигаемого табурета, – наверное, уселся и Вощата – и на какое-то мгновение Морав умолк. А затем продолжил:
– И что же оказалось? Мне рассказали, что некий дружинник соблазнил княжескую дочь, а когда об этом узнал князь, он сел в лодку, отчалил от берега и был таков. Убоялся княжеского гнева. По здравому размышлению, дружинник все же был прав – князь точно отрубил бы ему голову. А в молодости ох как не хочется терять сей очень важный для человека орган.
Да и в старости тоже. Ну как тебе моя история, Вощата?
– Складно говоришь. Этого у тебя не отнимешь. Только теперь я ничего не боюсь. Отбоялся.
– Согласен. Терять тебе уже нечего. Кроме внука.
