И Береле-черт начал читать увлекательную лекцию о собаках, но едва три почтенных купца прослушали ее начало, всего лишь начало развернутой программы, а именно — о дрессировке породистых собак, как у них сразу попало всякое желание иметь дело и с собаками, и с Береле-чертом, и с его благородной профессией. Получив много новых знаний вместе с изрядной порцией издевательств, они тихонько удалились, намного тише, чем пришли… Реб Носн Кац, тертый калач, опытный маклер, который невольно, по его словам, подвел молодого коллегу, сына своего, по его словам, друга, сострадая молодому человеку, расщедрился и вернул часть денег, вырученных за посредничество при приобретении трех вагонов собак. Было решено, что Мейлехке Пик по-тихому заберет из гостиницы свои вещички и переночует у отца в Слободке, а поутру даст деру, оставив всю партию псов на произвол судьбы, и пусть фоньки ими подавятся! Надежней всего для Мейлехке было бы убраться в Шклов и помириться с тестем… Ничего, Зяма-скорняк простит. А Гнеся, молодая жена, хе-хе, тем более… Мало ли что вытворяет неопытный зятек на содержании… Видали мы дела и похуже, чем продажа нескольких жениных брошек. Так что, Мейлехке, не переживай! Простят…
Сначала все шло по отцовскому плану. Мейлехке Пик с чемоданчиком в руке ускользнул из гостиницы через черный ход во двор. Вот он уже почти на улице… И как раз в этот момент на него из подворотни бросились два незнакомца в мягких шляпах и с узкими, лихими глазками, весьма характерными глазками! Они подскочили к Мейлехке, как бесы, и сразу спросили:
— Вы Мейлех Пик?
— Н-нет. Да… я…
— Пройдемте в участок.
В участке пристав взялся за Мейлехке лично. Все началось по новой!
— Вы Мейлех Пик?
— Я.
— Для вас из Фастова прибыло три вагона с собаками?
— Для меня.
— Со станции Киев, из санитарного отряда и из общества защиты животных к вам приходили несколько раз и требовали забрать свой товар. Почему вы его не забрали?
Мейлехке Пик что-то мямлил: деньги… купцы… обманули… большой скоростью… малой скоростью…
— Я вижу, — говорит пристав, уставившись на кожаный чемоданчик Мейлехке, — что вы собирались сбежать. Вот как! Должен вам сообщить, что из жандармского управления на вокзале я получил приказ составить на вас протокол за нарушение общественного спокойствия. Из-за вашего товара, о котором вы не хотите заботиться, было нарушено спокойствие на привокзальных улицах. У меня также есть приказ взять с вас залог — тысячу рублей серебром. Или… или ваш паспорт! Так… Ага! Из черты оседлости? Так и знал! Где вы остановились? В гостинице. На нашем участке? Правильно. На основании каких прав прописаны? В паспорте указано, что вы часовых дел мастер
[243]
. Где работаете?
Мейлехке Пик что-то мямлил.
— Па-азвольте! — пристав вдруг углубился в бумаги. — Вы же часовых дел мастер… Прописаны как часовых дел мастер. Каким же образом вы торгуете… собаками? Спрашивается, по какому праву? Нет! Тут что-то не так!
Вот так вокруг шеи Мейлехке Пика обвилась удавка, из которой он сам уже не мог вырваться. Он заметался, задергался, как большая крыса в мышеловке. Все сразу навалилось на него со всех сторон… С деньгами он, может, и выпутался бы, но деньгами ему мог помочь только один человек — его богатый тесть, реб Зяма! О, если бы не эта история с украшениями!
А пока что наш Мейлехке со своим кожаным чемоданчиком остался сидеть в каталажке.
Избавились
Пер. М. Рольникайте и В. Дымшиц
1.
Прямо с поезда, с телеграммой в руке, дядя Зяма на извозчике поехал к своему свату реб Мееру Пику. По старому адресу он его не нашел. За гривенник на чай дворник рассказал, что Меер Пик уже давно съехал с городской квартиры, где всю его мебель распродали в счет невнесенной квартирной платы, и жить-то он теперь живет за мостом, в Слободке…
И дядя Зяма поехал в Слободку разыскивать свата. В иных обстоятельствах он бы ни за что не стал этого делать: Зяма очень не любил встречаться с этим умником, своим киевским сватом. Потому что стоит Зяме заговорить о «добродетельных» поступках Мейлехке, о деньгах, которые тот растранжирил или вытащил из кассы, о его производстве синьки и зеркал, о том, как он по-тихому занимал у всех подряд, и о прочем подобном, как сват начинает «отбиваться» на свой лад. Выслушав, он не пугается, не хватается за голову, а старается вывернуться с помощью своих маклерских штучек:
— Да, он, Меер Пик, готов все это обсуждать. Но он видит, что Зяма сердится… В гневе же обсуждать такие дела неуместно… В гневе ничего нельзя делать. С тем, кто сердится, ему трудно разговаривать даже о собственном сыне…
Лицо Меера Пика при этом спокойно. Лишь его круглая, как у ксендза, плешь краснеет, и он ее все время гладит, будто нарочно, будто хочет сказать:
— Мейлехке Пик — ваш зять, вот сами с ним и разбирайтесь.
Таково вообще обыкновение Меера Пика. У него, живущего в последние годы от одного «определенного» дела до другого на ссуды и беспроцентные займы, выработалась своя манера заговаривать зубы.
Например, приходит к нему кредитор, приветливо здоровается и говорит:
— Реб Меер, я бы попросил вас вернуть мне долг. Заплатите мне за товар. Помните? Помните, вы мне обещали заплатить сегодня…
А Меер отвечает с выражением оскорбленной невинности на лице:
— Правду сказать, я бы вам наверняка отдал сегодня долг, терпеть не могу давать пустые обещания, мое слово — это слово, но…
— Но что, реб Меер?
— Но я вижу, что вы сердитесь.
— Я вовсе не сержусь, — отвечает кредитор. — Не дай Бог! Мы просто договорились, что сегодня…
— Э-э… — перебивает его Меер Пик и гладит свою красную плешь, — что вы мне рассказываете сказки! Я ясно вижу, что вы сердитесь…
— Где «сержусь»? Что «сержусь»? — начинает раздражаться кредитор. — И при чем тут мой гнев? Верните долг, и я пошел.
— Ну вот, вы уже сердитесь, — говорит Меер Пик тихо и обиженно, — а сами говорите, что не сердитесь.
— Слушайте, Меер, что это за шутки? — действительно злится тот, кого обвинили в том, что он злится. — Отдайте мне мои деньги и не ломайте комедию. Сердит я или не сердит, но свои деньги получу.
— О-о-о! — затягивает напевно Меер Пик, и его масленые глазки блестят. — Вы все ж таки сердитесь, на самом деле сердитесь!.. Тогда я тоже сержусь, и долг вам сегодня не отдам. Вот в другой раз, когда вы успокоитесь…
Дядя Зяма знал все эти штучки. Но считал, и, возможно, не без основания, что Меер все время выскальзывает из рук, как линь, только потому, что яблочко от яблони недалеко падает… потому что отец и сын в одну дуду дудят. Мейлехке Пик добывает деньги, а на «определенные» дела они их тратят вместе. Потом отец снова посылает своего одаренного сына в Шклов, научив его, как прикинуться погибающим и каким образом снова выудить деньги из местечкового тестя. Поняв это, дядя Зяма стал, как только мог, избегать свата. Но на этот раз, после телеграммы, сообщавшей о собаках и об аресте, после приезда Шикеле из Варшавы в Шклов, у дяди Зямы появились свои планы. Он унял гордость и поехал по тесным улочкам Слободки, чтобы отыскать там своего «дражайшего» свата. Зяму гнала надежда, крепкая надежда, что на этот раз, даст Бог, он, чего бы это ему ни стоило, избавится как от одаренного зятька с красивым почерком, так и от свата с его поповской плешью.
