— Нищего-нищего, наштрадаютшя они нынще нощью!
Мужчины с переброшенными через руку капотами и в незашнурованных ботинках пускаются бегом между двух шеренг сердитых баб с узлами под мышкой. Пробегая, Ури искоса видит тетю Фейгу. Ее щеки слегка зарумянились. От бесстыдных речей банщицы ей нехорошо. Она смущена, но тянется за всеми, как молочная козочка за яловыми козами.
Через несколько минут меняется и картина, и голоса. В разливе плещутся женщины, а за высокими зарослями тростника гогочут мужчины, заканчивая свой туалет. Один выворачивает рубашку, надетую наизнанку, другой переодевает ботинок с левой ноги на правую, третий перестегивает пуговицы…
И тут до мужчин доносится хор девчачьих голосов. Девочки первыми прыгают в воду. В их голосах слышится нагота и скрытое озорство:
— Ой, как здорово!
Плюх!
— Ой, как здорово!
Плюх!
Рахмиелка, младшенький, навострил уши, как заяц, и снова бежит на пляж. Ему хочется посмотреть, как женщины купаются. Он очень любопытен и имеет на это право. Он еще «дите малое», только-только исполнилось семь лет! Что он понимает?.. И он широко пользуется своим «малолетством»… Мальчик, который уже учит Пятикнижие, стесняется. А Рахмиелка — нет. От его узких хитреньких глазок не скроется ни одно движение. Он видит, что маленькие девочки взялись за руки и прыгают вместе. Глубже, чем по плечи, они не окунаются, боятся. Плечики тощенькие, тоненькие косички подпрыгивают, как мышиные хвостики, и шлепают по воде… И что за удовольствие так купаться? Но они все равно пищат: «Ой, как здорово! Ой, как здорово!»
Тоже мне здорово!
Потом Рахмиелка изображает для старших братьев во всех подробностях, как девочки прыгали, как отплясывали их косички. Он исполняет этот номер дома перед благословением свечей, потом в синагоге во время встречи субботы. Старшие братья, лопаясь от смеха, прыскают как раз тогда, когда надо встать на Шмоне эсре, и тут же получают от дяди Ури по субботней, свежеиспеченной плюхе. У этой плюхи совсем не будничный вкус… У субботней плюхи вкус особенный! И удостаиваются ее только такие праведники, как сыновья дяди Ури и им подобные.
Днепр требует жертву
1.
В Шклове у скромного и теплого разлива есть серьезный конкурент. Это Днепр. Протекает он — холодный, свежий, с песчаным дном — на другом конце города. Один берег — низкий и каменистый, другой — высокий и глинистый. Сыновья дяди Ури уже не раз пробовали купаться в Днепре. Есть-таки разница! Это как холодная сельтерская по сравнению с застоявшейся водой из бочки… Но бегать купаться на Днепр каждый день сложно. Во-первых, слишком далеко и от дома, и от хедера, во-вторых, надо заплатить копейку за вход в купальню, в-третьих, все-таки немного боязно, потому что в Днепре течение тащит, как черт, полно водоворотов, и каждый год кто-нибудь обязательно тонет… Все так говорят.
Но однажды за чаем, заканчивая поучительную беседу о купании и плавании, дядя Ури снова пустился в воспоминания о Рассее и о Волге в Нижнем Новгороде и стал посмеиваться над шкловским разливом, в котором и вода желтая и теплая, как… как сыворотка, и дно мягкое и илистое, как кислое тесто.
Тут мальчик, который уже учит Гемору, не выдержал:
— А Днепр? В Днепре-то вода холодная! И песок, ой, какой песок!
Ури с подозрением уставился на него косыми глазами:
— А откуда это ты, реб Велвл, знаешь, что делается на Днепре?
Мальчик, который уже учит Гемору, очень смутился. На воре, как говорится, шапка горит. Но Файвка, который учит Пятикнижие, принялся выгораживать брата и забивать дяде Ури баки:
— Почтмейстер купается в Днепре, почтмейстер…
— Вместе со своей собакой, собака вместе с ним… — подхватил младшенький.
— Не заговаривайте мне зубы! — говорит дядя Ури и искоса смотрит на тетю Фейгу, чтобы она тоже увидела, какой он проницательный следователь. — А вы-то откуда знаете?
— А мы смотрим! — продолжает мальчик, который учит Пятикнижие, хитрец, которому изо всех переделок удается выкрутиться первым. А за ним, уже по проторенной дорожке, устремляются мальчик, который учит Гемору, и младшенький.
— Мы смотрим!
— Мы-мы-мы смотрим!
— Смотрите? И все? — переспрашивает дядя Ури.
— Нет-нет! Мы… мы смотрим… Только смотрим.
— Ничего себе зрелище, Фейга, а? Слышишь? Живут здесь, рядом с разливом, а смотреть — смотрят на Днепр! Сдается мне, что одним «смотрением» тут дело не обходится…
Дядя Ури добродушно цепляется к детям, а в душе радуется новости: сам почтмейстер купается в Днепре! Какая честь для еврейской купальни! Если сам почтмейстер там купается, видать, там и вправду хорошо! И дяде Ури тоже хочется попробовать. За это надо заплатить копейку с человека, но оно того стоит.
— Ну-ну, — говорит он, пораскинув мозгами, — лучше бы вы поменьше «смотрели»… Да и вообще, этот ваш Непер…
[254]
Ну, посмотрим, может быть, вместе сходим.
И вот выбран день посреди недели, когда народу немного, а не человек на человеке, как, например, накануне субботы. Ури вместе с сыновьями отправляются к Днепру, у каждого в кармане твердый брусок мыла и мягкое полотенце под мышкой. Срезают путь через рынок, поворачивают к Зеленому костелу, шагают через мостик и подходят к купальне.
2.
Днепр усеян плотами, баржами и лодками. Среди них ярко сияет синевой речная вода, как полоска неба среди туч. Еще красивее и заметнее она на фоне красных глинистых высоких берегов Заречья, будто нарисованная. Посреди потока плывет на лодке мужичок в алой рубахе. Его отражение в синей воде похоже на мак. Кажется, что правят лодкой две алые рубахи, два близнеца: один — головой вверх, другой — вверх тормашками.
У мужской купальни стоит кучка евреев. Ждут.
— Чего ждем? — спрашивает Ури.
— Почтмейстер купается, — отвечают ему.
Да-а, слыханное ли дело?! Уже больше часа, как этот негодяй со своими байстрюками вошел в воду, и… и ничего.
— Ну и что теперь, — спрашивает Ури, — вода, что ли, стала трефной?
Ему отвечают, что никого не пускают:
— Так он договорился с хозяином купальни: «Вот тебе гривенник — и я сам пан!» И так каждый день.
— Свинство.
Ури чешет в бороде и с подозрением смотрит на своих сыновей:
— Погодите-ка, а я слышал, что… все… все вместе…
— Где, кто? Он же ненавистник Израиля!
Кучка мужчин у купальни сейчас в той же роли, что толпа женщин в канун субботы у разлива за зарослями тростника… С той только разницей, что женщины, с банщицей во главе, протестовали громко, в голос, а мужчины стоят покорно, понурив головы, и тихо ругаются. Известное дело, боязно иметь дело с гоем в фуражке с зеленым околышем и кокардой, через руки которого проходят все письма, все деньги от американских родственников! И, кроме того, «почтмейстер» звучит почти как «полицмейстер»… Поди знай… Лучше не высовываться.
