– Что там? – спросила меня жена.
– Там какая-то невообразимая толпа. Мне кажется, нужно подождать полчаса, и она рассосется.
Тут я ошибся. Когда мы подхватили-таки свои пожитки и пристроились в хвост очереди, она не стала короче, но зато стала намного толще. Появляющиеся на вокзале новички тут же находили знакомых в этой очереди, радостно вскрикивали и мгновенно пристраивались к ним. Я ненавижу этот принцип студенческой столовки, но тут уж делать было нечего. Когда минут через сорок мы подошли к столику, за нами едва ли набралось полтора десятка человек.
– Golovanov! Petrova! – воскликнула девушка, проверявшая паспорта и сверявшая списки. В голосе ее звучало явное облегчение. Кажется, наше появление здесь входило в какой-то более обширный план, в который наше отсутствие внесло бы сбой. Она протянула нам пачку бумаг, необходимых, чтобы сориентироваться в Сен-Мало, и указала рукой на поезд. До отправления оставалось пять минут. Мы пошли вдоль вагонов. Свободных мест уже не осталось. По счастью, проходя мимо предпоследнего вагона, я заметил в тамбуре два незанятых откидных сиденья. Тамбур во французских поездах – это гораздо более человечное место, чем тамбур электрички или поезда дальнего следования. Здесь никто не курит – потому что курение по всей Европе повсеместно запрещено, тамбур есть в некотором смысле просто часть вагона, в которой расположены полки для багажа и туалеты. Не самое, согласен, отличное место для человека, собирающегося проехать триста километров.
– Ничего, – сказал я. – Сядем здесь. Моя вина. Но не стоять же нам все-таки…
Поезд тронулся. Довольно быстро промелькнули предместья Парижа, и началась la campagne, то есть загород, деревня. Тут и там по обе стороны дороги видны были аккуратно возделанные поля, на которых вовсю цвело что-то желтое – видимо, какая-то масличная культура. В промежутках между желтыми полями по зелени пастбищ ходили тучные кровы и крутобокие овцы. Я вспомнил, как года два назад мы с другом проехали на машине чуть не всю Новгородскую область и только в одном месте увидели количество коров, достаточное для того, чтобы назвать его стадом.
Воспоминание пробудило во мне злость. С ней пришлось повозиться, чтобы убрать, как непродуктивное чувство. Французы не виноваты в том, что в новгородской земле больше не пашут поля и не водят коров. В этом виноваты наши государственные умники. И думать об этом во Франции глупо.
Чтобы аккуратно сбросить пары, я развернул брошюру с планом мероприятий фестиваля «Удивительные путешественники». В ней, кстати, подробно был расписан состав участников. И, соответственно, тех, кто составил нам компанию в поезде. Итак, писатели – 200 человек. Пятьдесят кинорежиссеров. Тридцать звезд телеканала SCAM. Плюс критики, журналисты, телевизионщики, представители издательств и весь обслуживающий персонал фестиваля. Плюс неучтенные, но вездесущие тусовщики. В общем, неудивительно, что нам не хватило места в вагоне. Я еще раз перелистнул брошюру. Идейными вдохновителями фестиваля должны были, видимо, стать писатели-битники. Музыкальным символом – Боб Дилан. Брошюра открывалась презентацией новой книги итальянского журналиста Фабрицио Гатти «В шкуре изгоя». Она – о беженцах из Африки. О тех, кто на убитых грузовиках, нагруженных так, что не видно, собственно, машины, ничего, кроме нижней половины зарывающихся в раскаленный песок колес, с подвязанными к основной массе груза коробками, тюками, велосипедами и ритуальными барабанами, сидя на кучах этого груза, как неподвижные птицы, пускаются в путь через Сахару, чтобы через Ливию или Тунис – все равно как – достигнуть порта, где современный контрабандист в пустом трюме переправит их в Европу, в магическую, вожделенную, волшебную Европу… Я поразглядывал фотографии – надо сказать, отличные – и отметил про себя, что никогда не влезал так плотно в чужую шкуру, как итальянский журналист Фабрицио Гатти.
Потом еще раз просмотрел список авторов. Разумеется, в такой компании мне тоже не приходилось еще бывать. Ксинран, китаянка. На два года старше меня. Автор бестселлера «Китайские палочки» о бегстве из Поднебесной в Соединенное Королевство… Мариз Конде – француженка с Антильских островов. Живет в США и пишет об Африке… Конголезец Ален Мобанку – закончил, между прочим, Кембридж. Вьетнамка Мин Тран Ху… И у каждого, значит, свой голос, своя судьба и свой неповторимый опыт. Но зато я был единственным русским во всей этой компании. Это обстоятельство наполняло меня гордостью. Не так-то легко, черт возьми, было сюда попасть.
Незадолго до прибытия поезда в Сен-Мало по вагонам было сделано объявление, что справа от входа в вокзал всех прибывших ожидают автобусы, которые развезут их по гостиницам. Автобусы и правда стояли на привокзальной площади. Пестрая толпа не спеша вываливала из поезда, закуривала, разминала уставшие от долгого сидения ноги.
– Знаешь, – сказал я жене, – мне надоел этот колхоз. Мы в дороге с шести утра. Возьмем такси, пока не поздно.
– Ты же не знаешь, куда ехать.
– Знаю: в отель «Бофор».
На стоянке такси стояла единственная машина.
– Специально для нас! – подбадривающе воскликнул я. Мы закинули кладь в багажник и через три минуты уже оформлялись в гостинице. Сквозь широкие, едва завешенные белыми кисейными занавесками окна холла было видно море.
– Окна нашей комнаты выходят на море? – спросил я.
– Нет.
– А никак нельзя…?
– Нет.
Вместо брелока на кольце ключа болталась раскрашенная деревянная рыбка.
Мы поднялись в номер, приняли душ и, прихватив с собой фотоаппараты и немного денег, спустились вниз. Море нестерпимо манило, но для того, чтобы закончить этот затянувшийся переезд и начать, собственно, жить, следовало для начала чего-нибудь выпить.
– У вас есть кофе? – спросил я, подойдя к барной стойке.
– Кофе? – с изумлением посмотрела на меня девушка за стойкой. Более идиотский вопрос и в самом деле нелегко было задать во Франции, в стране утонченной кофемании!
Правда, я был иностранец, но и глупость иностранца должна иметь пределы. Но на первый раз я был прощен. А результат оказался восхитителен. Крепкий, необыкновенно ароматный кофе! Кресла, накрытые бежевыми чехлами. В распахнутую дверь влетает ветер с моря, колышет прозрачные белые занавески. Было что-то завораживающее в этом пейзаже, написанном только оттенками, легкой, прозрачной акварелью и к тому же подернутом каким-то жемчужным вечерним туманом… Ведь уже вечер. Никогда в жизни не видел ничего подобного: море отступило так далеко, что не слышно даже плеска волн. Где-то там, вдали, сквозь туман оно просвечивает, как голубое стекло. Белый песок пляжа, по которому скатился отлив, у моря блестит, как зеркальная амальгама, отражая, как зеркало, идущих кромкой отлива людей, собак, окружающие город старые форты на скалистых островках, которые сейчас, на время отлива, перестали быть островами и соединились с берегом грядами темнеющих, покрытых водорослями скал. Белая чайка в лазоревом небе. Белый парус, летящий сквозь прозрачную морскую синеву… Там, еще дальше, еще прозрачнее в этом перламутровом мареве – остров Авалон, где спит король Артур… Мистическая история Англии и Франции сходятся в этом заливе на считанные километры, сотни метров, почти соприкасаются… Или соприкасаются? Ощущение покоя, восторга, восторженного крика… Я знаю художницу Аню Козлову, которая полжизни отдала бы за эту совершенную непорочность пейзажа, за это белое на белом… И – вот. Перед глазами. Мы допиваем кофе, выходим через открытую дверь на пляж и долго бредем, наблюдая, как меняются оттенки вечернего света, как возятся на берегу дети, выкапывая из песка зарывшихся поглубже на время отлива крабов, смотрим на древние дубы, совершенно выбеленные морем, которые, как волнорезы, защищают гранитную набережную во время зимних штормов, на ручьи, стекающие между зеленоватых скал из исполинских чаш воды, оставленной морем, в которых, прежде чем скрыться за призрачным горизонтом, купается серебряное солнце, на силуэты крепостных стен и башен и лишь через час, дождавшись первых глухих раскатов прилива, выбираемся к воротам старого города, города Intro Muros – «внутри стен». Теперь еще раз подняться на стены, оглядеть море, флот белых парусов и белых облаков вдали, шпиль колокольни, крыши… Да, я знал, я знал, что это будет необыкновенно – но что такое знание по сравнению с могучей музыкой эмоций?! Теперь я не только знал, но – видел. И правда важно было остаться целым, не спятить немного оттого, что ты только что прошел по пляжу, на который корсары вытаскивали свои корабли, чтобы ободрать днище, обросшее ракушками в южных морях, а здесь, Intro Muros, «мастер судовождения порта Сен-Мало» Жак Картье объяснял королю Франции Франциску I свой план овладения Америкой, и именно отсюда в 1534 году он отплыл на двух кораблях, чтобы открыть берега Лабрадора, а затем и устье реки Св. Лаврентия, и Великие озера, и земли, на которых стоят теперь Квебек и Монреаль… Да, Америка могла бы быть франкоязычной, если бы через сто лет всесильный кардинал Ришелье не лишил французских протестантов политических прав и не запретил им эмиграцию в Канаду…
