– Нет, спасибо. – Афина похлопала племянника по ладони. – В Иномирье и собралась как раз, проверку мне там устроить решили, представители РУ уже там. Мне разрешено появиться только после обыска.
– Ты сразу мне сообщи, как дела.
– Ой, да ерунда. Даже если кто-то из моих подчиненных и устроил там бедлам, ты же меня знаешь… Я со всеми разберусь.
– Ладно, ладно. – Лик поднял обе ладони вверх в защитном жесте. – Получат по полной справедливости, это без сомнений. Деда разозлить не так страшно, как тебя.
– Не зови Зевса дедом, он молод, привлекателен и прыток. – Афина сама рассмеялась своим словам. – Седина в бороду, бес в ребро. Если я когда-нибудь начну не пропускать ни одного юнца – убей меня.
– Не зря люди столько легенд о его амурных похождениях сочинили. Бабуля стала звать его «шалопай». Говорит, только смотреть и может.
Богиня залилась в новом приступе смеха.
– Обожаю твои визиты. Являй лик чаще! А сейчас рассказывай, с чем пришел?
Ликург кивнул и передал тетке сотворенный Русей лист с фотографией.
– О, как интересно и необычно. Что-то свежее. Талантливое. Где ты это взял?
– На месте преступления. Девушка была убита вместе с нерожденным ребенком.
– Ой! – Афина кинула изображение на стол и неосознанно вытерла руку о юбку. – Неприятно. Чем я могу помочь?
– Может, знаешь, кто так работает. Почерк художника, может. Присмотрись, помоги найти.
Женщина сцепила руки за спиной и задумчиво склонилась над столом.
– Дай подумать. Как-то немного неестественно она парит в воздухе.
– Это моя сотрудница восстановила картину, просто делала быстро, но вообще тут только со светом и тенью беда, а так наклон туловища и остальные детали соблюдены.
– Ясно, – пробормотала богиня и наклонилась еще ниже. – Это инсталляция.
– Я догадался.
– Это аллегория.
– Где? – теперь склонился и Лик.
– Мумия-ангел, саван, намотанный против часовой стрелки, крылья с серебряными скобами. Он мог бы их и пришить, и работа проще и дешевле обошлась бы ему. Девушка, да еще и беременная.
– Думаешь, он знал про беременность?
– Думаю, знал. Погляди на нее, как она высушена, он знал, что делает.
– А голова вниз? Недоучка?
– Мм… – в замешательстве протянула богиня. – Пожалуй, соглашусь. Портит весь шедевр, это все равно как банальная или глупая концовка у потрясающей пьесы – полное разочарование. Художник такого таланта завершит картину на высокой ноте, а испортит только не нарочно.
– Что он хотел сказать?
– Ну-у, тут уж змий его знает. – Афина выпрямилась и издалека оглядела снимок. – Против часовой стрелки во вселенной многое происходит, и в религии оно имеет значение. Девушка-ангел, беременная – это своего рода какой-то протест против канонов. И мумия – бессмертие тела через уродство. Символ сосуда без души.
– С именем или, может, направлением поиска помочь можешь?
– Могу. Есть один искусствовед – личность известная. Я дам тебе телефон. Тот, кто эту картину выдумал, весьма честолюбив и жаждет признания. А начинать путь к признанию с кропотливой работы подмастерья такие, как правило, не желают. Всего и сразу подавай господам-талантам, поэтому замахиваются на нее, мою бедную Воиславу. Сейчас. Я сама ей позвоню, пожалуй. В смотровой над облаками галерею открывают новую, кому как не лучшей в своем деле консультантом выступать.
– Спасибо, – спокойно произнес Лик.
Лои брел по парковой аллее, ощущая оседающие на лице капли мелкого дождя. Заветная папка, которую ему таки передал старик Аим, не терпела посторонних глаз и даже стен. Отставной комиссар подставлял свою шею, отдавая для изучения собранные им тайно документы. За нарушение запрета на аналитического рода интерес к аптекарским домам предполагалась высшая мера наказания – смертная казнь. В руках Лои держал двенадцать смертных приговоров. Старый плут в своем лесу втихую ото всех, не имея никакой известной связи с внешним миром, умудрился собрать такие сведения, от которых у лугару шерсть вставала дыбом. Впрочем, днем-то волосы, это ночью шерсть, но не суть важно.
Гийом заучивал наизусть все, что содержалось в документах, покажись он на глаза коллегам или даже ведьме с талмудом в руках, возникнут неизбежные вопросы, появятся свидетели – все должно быть тихо, мирно и незаметно.
Правда, один свидетель уже был, но ей волк готов был вверить свою шкуру как угодно, сколько угодно и за любую цену. А там пусть хоть сама смертный приговор выносит. Свидетельница пряталась в своем тумане, и Лои не смог бы увидеть ее сейчас в столь резко испортившуюся из-за дождя погоду, как не увидел и не почуял после дежурства в своей квартире. Зато благодаря особому отношению к ней дедушки Морока краем глаза без труда ловил чуть серебрящиеся в белесом воздухе искорки. Комиссар понятия не имел, с чего вдруг девочка проявила к нему интерес, но не мог скрыть искреннего наслаждения. Она рядом и хочет знать о нем что-то, а может, просто хочет от него чего-то – не важно, главное, пусть остается. Удивительно, насколько судьба делает их отношения невозможными и крайне невезучими. Разный род, ее неприязнь, старшие братья, исключительность ее происхождения и теперь это: ее желание слежки тогда, когда он занят неимоверно. Лои готов был взвыть от отчаяния, и все же, пересилив себя, продолжил методично запоминать имена, события и даты.
Вот уже больше часа они бродили по живописным пустынным дорожкам центрального парка вдвоем, пусть и на расстоянии, но зато вдвоем. Остальную сущность спугнула пасмурная погода, и только изредка навстречу попадались лотки с вареной кукурузой, сладкой ватой или мороженым. Хозяйственный, экономный род домовых никогда не отступает от намеченного плана торговли. Словно почтальоны, они издревле трудились и в снег, и в дождь, и в зной.
Неожиданно Лои в голову пришла шальная мысль. Можно было бы спугнуть Всемилу задуманным жестом, только он отчего-то не сообразил, – единственное, чего хотелось, сделать ей приятное. Отыскав ближайшего мороженщика, Гийом купил то, что – он знал – она любит больше всего и, углубившись немного в парк, не останавливаясь, положил мороженое на первую попавшуюся скамью. За спиной раздался тихий раздраженный писк.
Волк наконец понял, что лакомство девочка, скорее всего, не возьмет, а вот сбежать сбежит, и оказался прав. Развернувшись и захлопывая на ходу папку, он что было сил понесся следом за серебристыми искорками. Далеко уйти у нее не вышло, Лои прыгнул сверху и, поймав теплое маленькое тело, подмял под себя. Туман мгновенно рассеялся, и на него взглянули сердитые, немного напуганные желтые глаза. Мужчина замер, наслаждаясь сводящей с ума мимолетной близостью.
Не проронив ни звука, Всемила принялась вырываться. Лои знал: надо отпустить, очень надо – он не имел никакого права принуждать или удерживать ее. Однако знал он также, что отпустить – значило, возможно, не увидеть ее никогда впредь. Не стоило покупать мороженое, не стоило давать понять, что знает о слежке, да вот беда, в ее присутствии голова совершенно отказывала.
