— Ах, здесь растут водяные лилии! — воскликнула Руфь, указывая на противоположную сторону. — Я пойду нарву их себе.
— Нет, я сам тебе их нарву, тут около пруда грязно. Сядь, Руфь, смотри, какая великолепная трава.
Он пошел за цветами, а она ждала его возвращения. Вернувшись, мистер Беллингам, не говоря ни слова, снял с нее шляпку и стал украшать цветами ее волосы. Руфь не шевелилась, пока он трудился над ее венком, и с любовью глядела ему в лицо, тихая и спокойная.
Она видела, что это его забавляет. Мистер Беллингам потешался, как ребенок новой игрушкой, и Руфь с радостью забывала обо всем, кроме его удовольствия. Окончив, он сказал:
— Готово, Руфь! Ну-ка, посмотри на себя в пруд. Иди сюда, здесь не грязно!
Она повиновалась и увидела, как была хороша. На миг Руфь ощутила удовольствие, которое возбуждает вид всего прекрасного, нисколько не относя его к себе. Она знала, что была хороша, но это казалось ей чем-то отвлеченным, чуждым. Чувствовать, думать, любить — вот в чем состояла для нее жизнь.
В этой зеленой лощине они почувствовали себя совершенно счастливыми. Мистер Беллингам ценил в Руфи только ее красоту, а Руфь была действительно прекрасна. Только одно это качество признавал он в ней и гордился им. Девушка стояла в своем белом платье, резко выделяясь на фоне зеленых деревьев, окружавших ее. Разрумянившееся лицо напоминало июньскую розу, большие тяжелые белые цветы спускались по обеим сторонам ее очаровательной головки, темные волосы были слегка растрепаны, но этот беспорядок, казалось, придавал ей особую грацию. Она нравилась ему своей миловидностью больше, чем усилиями понравиться.
Но когда они вышли из лесу и направились к гостинице, Руфь сняла цветы и надела шляпку. Одна только мысль о его удовольствии не в состоянии была вполне успокоить ее. Она снова сделалась задумчива и грустна и никак не могла развеселиться.
— Право, Руфь, — сказал он ей вечером, — не надо впадать в меланхолию без всякой причины. За какие-нибудь полчаса ты вздохнула раз двадцать. Будь повеселее. Вспомни же, что в этом глухом месте ты у меня одна.
— Простите меня, сэр, — сказала Руфь, и глаза ее наполнились слезами.
Но тут она подумала, что ему, должно быть, очень скучно с ней, печалящейся по целым дням, и она прибавила кротко, с выражением искреннего раскаяния:
— Будьте так добры, сэр, поучите меня одной из тех игр, о которых вы говорили вчера. Я постараюсь понять.
Ее кроткий, нежный голос произвел свое обычное действие. Мистер Беллингам позвонил, чтобы подали карты, и вскоре забыл, что на свете существует горе и страдание, — так весело было посвящать хорошенькую невежду в тайны карточной игры.
— Ну, на первый раз довольно, — сказал он наконец. — Знаешь ли, глупышка, из-за твоих промахов я так хохотал, что теперь у меня разболелась голова.
Он растянулся на диване, и она тут же подбежала к нему.
— Позвольте мне приложить холодную руку вам ко лбу, — попросила она, — это всегда помогало маме.
Он лежал, отвернувшись от света, не шевелясь и не произнося ни слова. Через несколько минут он заснул. Руфь потушила свечи и долго сидела возле него, надеясь, что он вскоре проснется освеженным. В комнате сделалось прохладно, но Руфь боялась нарушить сон мистера Беллингама, казавшийся ей таким крепким и здоровым. На стуле висела шаль, которую Руфь сняла, вернувшись с послеобеденной прогулки. Она заботливо укутала ею спящего. Ничто не мешало девушке предаваться своим мыслям, но она упорно отгоняла их от себя.
Тут она заметила, что мистер Беллингам дышит тяжело и прерывисто. Прислушавшись с возраставшим беспокойством, Руфь решила разбудить его, однако он не возвращался в сознание и только дрожал, как в лихорадке. Руфь страшно перепугалась. Весь дом спал, за исключением одной служанки, которая спросонья не могла вспомнить то немногое, что еще днем знала по-английски, и на все вопросы отвечала только: «Да, мэм».
Руфь просидела у его постели всю ночь. Он стонал и метался, но не произнес ни одного осмысленного слова. Бедная Руфь никогда не сталкивалась с такой болезнью. Вчерашние страдания совсем забылись, настоящее полностью их заслонило. Как только рано утром в доме послышалось движение, она побежала к миссис Морган. Суровые и резкие манеры этой женщины, не смягченные симпатией к бедной девушке, пугали Руфь, даже когда мистер Беллингам был возле нее.
— Миссис Морган, — сказала она, опускаясь на стул в маленькой гостиной трактирщицы, потому что силы оставили ее. — Миссис Морган, я боюсь, что мистер Беллингам очень болен. — При этих словах она залилась слезами, но тотчас же снова овладела собой. — Ах, что же мне делать? — продолжала она. — Он находился в беспамятстве всю ночь и теперь выглядит совершенно ужасно.
Она посмотрела в лицо миссис Морган с такой надеждой, как будто та была оракулом.
— В самом деле, мисс, это очень неприятный случай. Но не плачьте, ведь это не поможет. Я схожу посмотрю, нужен ли ему доктор.
Руфь последовала за ней. Войдя в комнату, они увидели мистера Беллингама сидящим на постели. Он дико озирался. Увидев их, он закричал:
— Руфь, Руфь! Поди сюда, я не хочу оставаться один! — и в изнеможении снова упал на подушки.
Миссис Морган подошла к кровати и попробовала заговорить с мистером Беллингамом, но он ничего не ответил и даже не услышал ее.
— Я пошлю за мистером Джонсом, моя милая. Даст Бог, часа через два он приедет.
— Неужели нельзя раньше? — вскричала Руфь, вне себя от ужаса.
— Никак нельзя. Он живет в Лангласе, за семь миль отсюда. Хотя, может быть, сейчас он уехал миль за восемь или девять по ту сторону Лангласа. Но я сейчас же пошлю мальчика верхом. — С этими словами миссис Морган вышла, оставив Руфь.
Мистер Беллингам снова погрузился в тяжелый сон. По всей гостинице раздавались обычные утренние звуки. Звонили колокольчики, слуги разносили завтраки по номерам, а Руфь сидела, дрожа, у постели больного, в комнате с закрытыми ставнями. Миссис Морган прислала с горничной завтрак, но Руфь только махнула ей рукой, чтобы завтрак унесли прочь, и горничная не посмела настаивать. Только это событие и нарушило однообразие длинного утра. Руфь слышала веселые голоса соседей, собиравшихся на прогулку верхом или в карете. Совсем усталая, она на цыпочках подошла к окну и осторожно выглянула из-за ставни, но чудный солнечный день был невыносим для ее больного, измученного сердца — во мраке темной комнаты ей становилось легче.
Доктор явился лишь через несколько часов. Он принялся расспрашивать пациента, но услышал в ответ одни только бессвязные слова и обратился к Руфи. Та рассказала доктору обо всех симптомах и спросила его в свою очередь о том, что будет дальше. Вместо ответа, он только озабоченно покачал головой. Потом доктор жестом велел миссис Морган следовать за ним, и они вышли в гостиную, оставив Руфь в таком страшном отчаянии, которого она и не могла себе вообразить еще час назад.
