По правде говоря, Салли была побеждена не Бенсонами, а кротостью и покорностью Руфи во время вчерашней стрижки.
— Я останусь с вами, мастер Терстан. За вами нужен глаз да глаз. Вечно вы подберете на улице кого-нибудь, а потом начинаются сплетни. Помните, как эта Нелли Брэндон подбросила своего сыночка к нашей двери? Если бы не я, то воспитывать нам ребенка этой ирландской бродяжки всю жизнь. Но я пошла к попечителю, который приставлен к беднякам, все рассказала, и мать ребенка нашли.
— Да, помню, — печально отозвался мистер Бенсон. — И я теперь часто, когда не спится, думаю, что случилось с бедным малышом. Его отдали матери, которая пыталась от него избавиться. И я думаю, правильно ли мы поступили? Но теперь бесполезно об этом размышлять.
— И слава Богу, что отдали, — отрезала Салли. — Ну что, раз вы уже наговорились, пойду стелить постели. А насчет тайны этой девушки не беспокойтесь, не выдам.
Сказав это, Салли вышла из комнаты, и за ней последовала мисс Бенсон.
Они увидели, что Руфь занята мытьем посуды после завтрака; делала это она так аккуратно, что ни Салли, ни мисс Бенсон, обе довольно требовательные по части хозяйства, не нашли никакого повода для недовольства. Руфь, казалось, чувствовала, когда ее помощь может стать помехой, и покинула кухню как раз вовремя.
Тем же днем после обеда, когда мисс Бенсон и Руфь сидели за шитьем, пришли с визитом миссис и мисс Брэдшоу. Услышав об этом, мисс Бенсон страшно встревожилась. Руфь удивлялась, глядя на нее. Она не понимала, что соседок непременно заинтересует новое лицо в доме пастора. Руфь продолжала шить, погруженная в собственные думы, и была рада, что разговор между двумя пожилыми леди (молодая особа больше помалкивала, сидя в сторонке) давал ей возможность предаться воспоминаниям о прошлом. Вскоре работа выпала из ее рук, и взор замер, устремившись на маленький садик под окнами. Однако она не замечала ни цветов, ни ограды. Перед ее внутренним взором возникли горы, окаймляющие Лланду. Руфь видела, как солнце восходило над ними, точно так же как тогда. Как давно это было! Кажется, месяцы или даже годы прошли с тех пор, как она просидела всю ночь, съежившись, у его двери? Что было сном, а что действительностью — та, уже далекая, жизнь или нынешняя? Стоны мистера Беллингама слышались ей отчетливее, чем жужжание разговора миссис Брэдшоу с мисс Бенсон.
Наконец выглядящая какой-то напуганной пожилая леди и ее светлоокая молчаливая дочь поднялись, чтобы проститься. Руфь поневоле вернулась в настоящее. Она поднялась с места, сделала реверанс, и сердце ее кольнуло от внезапного воспоминания.
Мисс Бенсон проводила миссис Брэдшоу с дочерью до выхода и в коридоре пустилась в объяснения относительно Руфи, рассказав ее историю — полностью выдуманную. Миссис Брэдшоу очень заинтересовалась и выказала такое участие, что мисс Бенсон зашла дальше, чем следовало, и дополнила свой рассказ несколькими излишними подробностями. Все это слышал через открытую дверь кабинета ее брат, хотя мисс Бенсон его не замечала.
Мистер Бенсон пришел в смятение и, когда после ухода миссис Брэдшоу сестра вошла к нему, спросил ее, что она говорила о Руфи?
— О! Я думала, что чем больше подробностей, тем лучше, — извиняющимся тоном ответила мисс Бенсон. — Я имею в виду ту историю, в которой мы хотим всех уверить. Мы ведь условились об этом, Терстан.
— Да, но я слышал, как ты говорила, что ее муж был молодым лекарем, не так ли?
— Ну, Терстан, ведь должен же он был чем-то заниматься? А молодые доктора так часто умирают, что это звучит очень правдоподобно. И вообще, — объявила она с внезапной решительностью, — мне кажется, у меня есть способности к сочинительству. Это так приятно — выдумывать и переплетать факты. Уж если нам приходится говорить неправду, то надо придумать все до конца, иначе ничего не получится. Неумелая ложь принесет только вред. И знаешь, Терстан, может быть, это и нехорошо, но я очень довольна, что не скована правдой. Не будь таким мрачным. Ты знаешь, ситуация безвыходная — нам приходится говорить неправду. Так не сердись на меня за то, что я делаю это ловко.
Мистер Бенсон прикрыл глаза рукой и немного помолчал. Потом он произнес:
— Не будь ребенка, я бы не стал ничего скрывать. Но люди так жестоки. Ты не знаешь, Вера, как мне тяжела необходимость лгать, иначе ты не выдумывала бы все эти подробности, которые только прибавляют новую ложь к старой.
— Хорошо-хорошо! Я постараюсь быть сдержанной, когда придется снова говорить о Руфи. Но миссис Брэдшоу начнет рассказывать о ней всякому встречному. Ты ведь не хочешь, чтобы твои слова противоречили моим, Терстан? Право, я сплела такую милую, вполне правдоподобную историю.
— Вера, я надеюсь, Бог простит нас, если мы заблуждаемся. Но прошу тебя, дорогая, не прибавляй ни одного лишнего слова неправды.
Прошел еще день, и настало воскресенье. Всё в доме, казалось, совершенно успокоилось. Даже Салли двигалась не так поспешно и резко. Мистер Бенсон как будто бы обрел душевное равновесие и достоинство, вследствие чего его телесный недостаток сделался как бы незаметен, уступив спокойному и серьезному расположению духа. Повседневные занятия прекратились. Накануне на стол была постлана чистая новая красивая скатерть. В вазы поставили свежие букеты цветов. Воскресенье было в этом доме не только праздничным, но и священным днем.
После очень раннего завтрака в кабинете мистера Бенсона затопали маленькие ножки: по воскресеньям он давал уроки местным мальчикам. Это было что-то вроде маленькой воскресной школы, только с той разницей, что учитель и ученики в ней вместо сухих школьных уроков больше беседовали. В салоне у мисс Бенсон тоже собрались ученицы — маленькие, опрятно одетые девочки. Мисс Вера уделяла куда больше внимания, чем ее брат, чтению и правильному произношению. Даже Салли иногда вставляла из кухни объясняющее словечко, воображая, что помогает учить, однако ее помощь обычно оказывалась совсем не к месту. Так, например, она обратилась к маленькой глупенькой толстушке, которой мисс Бенсон старалась объяснить значение слова «четвероногие»:
— «Четвероногие», Дженни, — значит с четырьмя ножками. Вот стул, например, — это четвероногое…
Мисс Бенсон положила себе за правило сдерживаться и молчать, если ее не слишком выводили из терпения. Следуя этому правилу, она не отвечала Салли.
Руфь присела на низкую скамеечку, подозвала к себе самую маленькую из девочек и показывала ей картинки до тех пор, пока та не заснула у нее на руках. Руфь вздрогнула, когда вспомнила о крошечном младенце, который скоро будет покоиться на ее груди, которого она должна будет ласкать и защищать от всех мирских невзгод. Потом она вспомнила, что сама она была когда-то так же чиста и безгрешна, как эта крошечная девочка, спавшая у нее на руках. Необыкновенно остро почувствовала она, что сбилась с пути. Мало-помалу дети разошлись, и мисс Бенсон позвала ее идти в церковь.
Церковь находилась в конце узкой улицы или, точнее, в тупике, недалеко от дома пастора. Это была уже окраина города, дальше простирались поля. Ее построили в конце XVII — начале XVIII века, во времена известных проповедников Филиппа и Мэтью Генри, когда диссентеры еще боялись обратить на себя внимание властей и воздвигали храмы в отдаленных местах, а не у всех на виду. Поэтому часто бывало — как и в настоящем случае, — что и церковь, и окружающие ее строения выглядели точно так же, как в далеком прошлом, лет сто пятьдесят назад. Церковное здание смотрелось и живописно, и старомодно, — к счастью, во времена Георга III прихожане не имели средств для того, чтобы перестроить или обновить ее. Наружные лестницы, ведущие на галереи, располагались по углам здания. Неровная крыша и истертые временем каменные ступеньки выглядели уныло. Поросшие травой могильные холмики, над каждым из которых высился каменный памятник, прятались в тени огромного старого вяза. Несколько кустов сирени, белых роз и ракитника — все старые и искривленные — росли в церковном дворе.
