Поденщицы ушли, когда вошла Руфь и ее подруга. Весело болтавшие до этого в передней, девушки смолкли перед древним великолепием огромного зала. Он был столь велик, что трудно было различить предметы, находившиеся на противоположной стороне. На стенах висели писанные во весь рост портреты знаменитых представителей графства во всевозможных костюмах, начиная от современных Гольбейну и до самых новомодных. Потолок нельзя было хорошо разглядеть, потому что лампы еще не были зажжены, но в одном конце комнаты сквозь ярко разрисованное готическое окно светила луна и, казалось, посмеивалась над потугами искусственного света соперничать с ней.
Сверху раздавались звуки оркестра, повторявшего еще не твердо разученные пассажи. Но вот музыканты перестали играть. В темноте, освещаемой всего несколькими свечами, их голоса звучали пугающе. Дрожание свеч напоминало Руфи зигзагообразное движение блуждающих огоньков.
Вдруг зажегся свет. Но освещенный зал произвел на Руфь менее сильное впечатление, чем прежний таинственный полумрак, и она без сожаления покинула его по первому зову миссис Мейсон, собиравшей свое разбежавшееся стадо. Теперь наши швеи должны были помогать дамам, которые толпились в передней и заглушали своими голосами звуки оркестра, — а Руфи так хотелось его послушать. Но если в этом отношении надежды Руфи не сбылись, то в остальном вечер превзошел ее ожидания.
— При определенных условиях… — и тут миссис Мейсон начала перечислять бездну условий, которым, как казалось Руфи, и конца не будет, — при определенных условиях швеям позволяется во время танцев стоять у боковой двери и смотреть.
Ах, какое это было прекрасное зрелище! Там плыли, то приближаясь, то удаляясь под звуки музыки, похожие на фей прелестнейшие женщины графства. Когда они приближались, можно было разглядеть мельчайшие детали украшений на их роскошных нарядах, но сами дамы не обращали никакого внимания на тех, кто любовался ими. На улице было так холодно, бесцветно, уныло, а здесь так тепло, ярко, живо. Благоухающие цветы, точно не кончилось лето, украшали головы и корсажи. Краски вспыхивали и исчезали в быстром движении танцев, сменяясь другими, не менее привлекательными. Улыбки появлялись на всех лицах, а во время перерывов по залу проносилась волна неясного, но полного радости говора.
Руфь не пыталась разглядеть каждую фигуру из тех, что составляли такое восхитительное и блестящее целое. Ей было довольно смотреть и мечтать о жизни, в которой эта музыка, это множество цветов и бриллиантов, эта роскошь и красота считались делом обычным. Ее не интересовало, кто все эти люди, между тем как подруги ее с восхищением называли друг другу имена гостей. Эти разговоры даже мешали ей: волшебный мир грозил моментально превратиться в будничную жизнь разных мисс Смит и мистеров Томсонов, и, чтобы не слышать об этом, Руфь вернулась в переднюю.
Там Руфь стояла, предаваясь мечтам, пока ее не вернул к действительности голос, раздавшийся над самым ухом. С одной из танцевавших молодых дам случилась маленькая неприятность. На ней было платье из легчайшего газа, подхваченное букетами. Один из букетов оторвался во время танца, и юбки волочились по земле. Чтобы поправить эту беду, дама попросила своего кавалера проводить ее в переднюю, где находились швеи. Там оказалась одна только Руфь.
— Мне уйти? — спросил джентльмен. — Необходимо ли мое отсутствие?
— О нет! — ответила леди. — Несколько стежков, и все исправлено. Да я и боюсь войти одна в эту комнату.
Все это она говорила очень весело и любезно. Но вот она обратилась к Руфи:
— Работайте побыстрей, не держите меня здесь целый час! — И голос ее зазвучал резко и повелительно.
Дама была хороша собой, с темными локонами и блестящими черными глазами. Руфь заметила это с первого взгляда, прежде чем встала на колени и принялась за работу. Она заметила также и то, что джентльмен был молод и изящен.
— Ах, этот чудный галоп! Как мне хочется танцевать его! Да скоро ли вы закончите? Как вы копаетесь! Мне так хочется поскорей вернуться, чтобы поспеть к этому галопу!
И, желая выказать милое ребяческое нетерпение, она начала под веселую музыку оркестра выбивать ножкой такт. Это беспрерывное движение мешало Руфи зашивать платье, и она подняла голову, чтобы попросить даму держаться поспокойнее. Но тут глаза ее встретились с глазами молодого человека, которого, по-видимому, очень забавляли грациозные выходки его хорошенькой дамы. Веселость молодого человека заразительно подействовала на Руфь, и она опустила голову, чтобы скрыть улыбку. Но он ее заметил и теперь обратил внимание на эту коленопреклоненную фигуру, всю в черном, с благородной опущенной головкой, составлявшую такой контраст с беспечной, веселой, немного фальшивой девушкой, принимавшей услуги швеи с гордым видом королевы.
— О, мистер Беллингам, как мне совестно, что я вас задерживаю. Как можно так долго копаться с одним швом? Немудрено, что миссис Мейсон так дорого берет за платья, если ее швеи такие неповоротливые.
Дама хотела сострить, но мистер Беллингам не улыбнулся. Он увидел краску негодования на хорошенькой щечке, которая была обращена в его сторону, и, взяв со стола свечу, стал светить Руфи. Она не подняла глаз, чтобы поблагодарить его, — ей было стыдно, что мистер Беллингам заметил ее улыбку.
— Извините, я вас задержала, мэм, — кротко сказала она, закончив работу. — Я боялась, что платье опять порвется, если не пришить покрепче. — И она встала.
— Пусть бы лучше порвалось, но я бы не пропустила этого прелестного галопа, — ответила молодая дама, встряхивая платье, как птичка перья. — Пойдемте, мистер Беллингам, — прибавила она, взглянув на него и ни знаком, ни словом не поблагодарив оказавшую ей помощь девушку.
Это удивило молодого человека, он взял со стола кем-то оставленную там камелию:
— Позвольте мне, мисс Данкомб, вручить от вашего имени этот цветок юной леди за ее умелую работу?
— Пожалуй, — ответила та небрежно.
Руфь взяла цветок и молча наклонила голову. И вот она снова осталась одна.
Вскоре вернулись ее подруги.
— Что случилось с мисс Данкомб? Она сюда заходила? — спрашивали они.
— Ее платье немного порвалось, и я его починила, — спокойно ответила Руфь.
— И мистер Беллингам с ней приходил? Говорят, он на ней женится. Приходил он, Руфь?
— Да, — сказала Руфь и снова смолкла.
Мистер Беллингам всю ночь танцевал и с удовольствием ухаживал за мисс Данкомб. Но он часто посматривал на боковую дверь, возле которой стояли молодые швеи. Когда он различил стройную фигуру девушки с роскошными каштановыми волосами, одетую в черное, глаза его отыскали камелию. Цветок, во всей своей снежной белизне, был тут, на ее груди. И мистеру Беллингаму стало еще веселее, чем прежде.
Холодное, серое утро едва занималось, когда миссис Мейсон и ее ученицы вернулись домой. Фонари уже погасли, но ставни лавок и домов были еще закрыты. Все звуки как-то странно, не так, как днем, отдавались в воздухе. Двое бездомных спали на крыльце, прислонясь к холодной стене, уткнув голову в колени и дрожа от холода.
