Наконец Руфь тихо спросила:
— А могу я отослать это обратно?
— Да что ты, милая! Ты нанесешь мистеру Брэдшоу оскорбление, которого он не забудет никогда. Тебе, может быть, еще придется его о чем-нибудь попросить, а он этим подарком выражает большую милость и расположение.
— Но какое право он имеет присылать мне подарки? — тихо спросила Руфь.
— Какое право? Мистер Брэдшоу думает… Но что ты подразумеваешь под словом «право»?
Руфь немного помолчала и сказала:
— Есть люди, которым мне приятно чувствовать себя обязанной и признательной. Но я не понимаю, почему те, кого я не знаю, могут возлагать на меня какие-то обязательства? Пожалуйста, не говорите, что я должна принять эту кисею! Я прошу вас, мисс Бенсон!
Что ответила бы мисс Бенсон, осталось неизвестным, поскольку как раз в эту секунду в комнату вошел ее брат, и мисс Вера сразу почувствовала, что его присутствие теперь очень кстати. Мистер Бенсон спешил в свой кабинет с намерением приступить к занятиям, однако, услышав, в чем дело, задержался: он хотел понять, что движет Руфью в этом случае.
— Итак, вы бы возвратили подарок? — спросил он.
— Да, — тихо ответила Руфь. — А разве не так мне следует поступить?
— Но почему вы хотите так поступить?
— Потому что мистер Брэдшоу не имел никакого права делать мне подарки.
Мистер Бенсон задумался.
— Вы считаете, что такое право надо заслужить? — спросил он.
— Да, — ответила она, чуть помедлив. — Вы не согласны с этим?
— Я, кажется, понимаю, о чем вы говорите. Подарки приятно получать от тех, кого любишь и уважаешь, потому что тогда смотришь на вещи просто — как на проявление дружбы, на знаки внимания, которые не увеличивают стоимости того, что и прежде было вам дорого. Тогда дарение подарков рассматриваешь как нечто столь же естественное, как и то, что на деревьях вырастают листья. Но это же является совершенно в другом свете, если преподносящий подарок не старается облечь свой дар в дружескую форму и если подарок, превращаясь в вашу собственность, оказывается прежде всего материальной ценностью. Так вы рассуждаете, Руфь?
— Именно так. И мне кажется, что мистер Брэдшоу, делая подарок таким образом, вместо удовольствия только огорчает меня.
— Но мы рассмотрели этот вопрос только с одной стороны, давайте обсудим и с другой. Вы знаете, кто сказал: «Поступай с другими так же, как бы ты хотел, чтобы поступали с тобой»
[11]
. Мистер Брэдшоу, может быть, и не думал об этих словах, когда писал жене, чтобы она послала вам подарок. Возможно, он искал только случай оказать покровительство. Но даже такое, самое худшее, предположение все-таки не дает вам права возвращать подарок, думая только о самой себе.
— Но вы ведь не потребуете, чтобы я считала себя обязанной? — спросила Руфь.
— Нет, я сам бывал в том же положении, что и вы, Руфь. Мистер Брэдшоу часто действует вразрез с моими лучшими убеждениями. Он, без сомнения, считает меня каким-то Дон Кихотом и в минуты досады часто говорит со мной или обо мне с большим презрением. А потом либо проявляет раскаяние, либо пытается подарками загладить оскорбления. Во всяком случае, он постоянно присылает мне что-нибудь после таких случаев. Было время, когда я чувствовал то же, что чувствуете теперь вы, но потом пришел к убеждению, что такие подарки надо принимать. Только благодарить за них нужно очень холодно и сдержанно. Отсутствие искренней благодарности дает прекрасный эффект: от этого значение подарка заметно уменьшается. Сейчас подарки от него прекратились, но и оскорбительных речей тоже не слышно. В результате мы стали уважать друг друга больше прежнего. Я советую вам, Руфь, принять эту материю, но поблагодарить за нее так, как велит вам ваше чувство. Усиленные выражения благодарности ставят всегда того, к кому они обращены, в положение должника, который оказался в долгу за выражения признательности. Но вы, Руфь, я знаю, не впадете в эту крайность.
Руфь внимательно слушала мистера Бенсона, хотя мало его понимала. Она была еще не готова к таким доводам, но сознавала, что мистер Бенсон понимает ее лучше, чем его сестра, которая сразу принялась нахваливать ей качество ткани и ширину отреза.
— Я сделаю, как вы хотите, — ответила Руфь после недолгого размышления.
Мистер Бенсон видел, что сестра не согласна с Руфью, и потому отложил все свои дела, еще совсем недавно казавшиеся такими важными, и просидел в салоне около часа, толкуя о вещах, никак не связанных с сегодняшними событиями, чтобы дать им обеим возможность успокоиться.
Полученный подарок дал новое направление мыслям Руфи. Сердце ее было все еще полно мешавшей ей говорить болью, но в уме уже теснились планы. Она попросила Салли купить ей на вырученные от продажи кольца деньги самого грубого холста, самой простой синей набойки и других подобных материалов и пошила из них себе одежду. Когда все было готово, она надела эти грубые вещи, но оказалось, что они все-таки имели изящный вид: так искусно она сумела их сделать. Когда-то в Лондоне мистер Беллингам предоставил ей возможность покупать все, что ей заблагорассудится, и Руфь предпочла белый лен и нежный белый батист более дорогим тканям. Теперь эти вещи были нарезаны, чтобы приготовить пеленки для крошечного создания, чистоте которого как нельзя больше подходила их белизна.
Строгую простоту в одежде Руфи мистер Брэдшоу счел хорошим признаком. Экономия сама по себе, лишенная какого бы то ни было высокого смысла, была заслугой в его глазах, и миссис Денбай немедленно заслужила его благосклонность. Она все больше и больше ему нравилась. Поглощенная глубоким горем, Руфь всегда вела себя спокойно и ровно, и мистер Брэдшоу, не имея понятия о ее настоящей скорби, приписывал такое поведение благоговению перед его особой. Во время богослужений он часто отрывался от молитвы, чтобы посмотреть, как внимала им она. Когда же мистер Брэдшоу доходил до стихов, которые относились к бессмертию души и будущей жизни, то старался петь их как можно громче, думая этим утешить скорбь миссис Денбай от потери мужа. Он выразил желание, чтобы миссис Брэдшоу оказывала Руфи побольше внимания, и даже как-то раз сказал, что находит ее прекрасной женщиной и не против пригласить ее на чай вместе с мистером и мисс Бенсон. Единственное, за что он обвинял Руфь, было слишком раннее замужество, к тому же не подкрепленное никакими средствами для обеспечения своего семейства. Хотя Руфь и уклонилась под предлогом слабости здоровья от приглашения прийти вместе с мистером и мисс Бенсон в гости, но тем не менее сохранила расположение мистера Брэдшоу. Благодаря способности мисс Бенсон к выдумкам Руфь избегла дальнейших подарков, которые мистер Брэдшоу делал, теша свою страсть к покровительству.
Красные и желтые листья уже кружились в октябрьском воздухе. Вскоре пришел холодный и печальный ноябрь, но и он показался бы веселым в сравнении с белым пушистым снегом, покрывшим голые ветви и тяжко нагрузившим лапы елей. Руфь совсем пала духом. Мисс Бенсон часто поднималась к ней в мезонин, принося с собой множество старых платьев и других обносков и пытаясь заинтересовать Руфь переделкой их в одежду для бедных. Но хотя пальцы Руфи работали быстро, сама она часто и глубоко вздыхала, отвечая своим мыслям и воспоминаниям. Это сначала расстраивало, а потом и сердило мисс Бенсон. Когда мисс Вера слышала тихий вздох и видела наполненные слезами, отсутствующие глаза Руфи, она спрашивала: «Ну, что случилось?» — и в голосе ее звучал укор. Вид страдания был тяжел для мисс Веры. Она делала все, чтобы помочь Руфи, и убеждалась: горе слишком велико, чтобы уступить ее усилиям. В сущности, мисс Вера любила и уважала Руфь за глубокую грусть, хотя по временам ее выводили из терпения проявления этого чувства. Руфь бралась за оставленную работу и торопливо шила, стараясь скрыть свое смущение и казаться веселой. Тогда мисс Бенсон сердилась на себя за то, что напрасно потревожила Руфь, хотя и не соглашалась с Салли, когда та упрекала ее: «Ну что вы все спрашиваете-то ее, в чем дело, будто сами не знаете?» В доме не хватало какого-то малого элемента гармонии, маленького ангела, в любви к которому соединились бы все сердца домочадцев и исчезли бы все несогласия.
