В апреле 1892 года Софья Андреевна пишет мужу: «…Вчера Грот принес письмо Антония (Храповицкого. – П.Б.), в котором он пишет, что митрополит здешний хочет тебя торжественно отлучить от церкви. – Вот еще мало презирают Россию за границей, а тут, я воображаю, какой бы смех поднялся! Сам Антоний хвалит очень “Первую ступень” (статья Толстого о вегетарианстве, которая была напечатана в «Вопросах философии и психологии». – П.Б.), и умно и остроумно отзывается о ней и об отношении к этой статье митрополита и духовенства». Это письмо лишний раз доказывает, что в духовенстве не было единой точки зрения на Толстого.
Встреча с Антонием Храповицким не произвела на Толстого сильного впечатления, но как человек тот ему понравился. В письме к студенту Московской духовной академии, будущему толстовцу И.М.Трегубову он пишет: «Очень бы желал быть в единении с вами и с милым Антонием Храповицким, но не могу не признавать всего, что у вас делается и пишется, и очень глупым, и очень вредным. И, кроме того, делая свое дело, не могу, к несчастью оставаться вполне, как бы мне хотелось, индифферентным к этой всей деятельности, потому что всё это губит самое драгоценное в людях – их разумное сознание…» В письме к своему последователю князю Д.А.Хилкову Толстой высказывается еще более определенно: «Он (отец Антоний. – П.Б.) в Москве приходил ко мне. И он жалок. Он находится под одним из самых страшных соблазнов людских – учительства. По своему положению всякий священник, монах, тем более чиновный монах, архимандрит, да еще ректор, должен быть учителем, и учителем христианства, того христианства, в котором сказано, чтобы никто не был учителем. Как же тут быть? А вместе с тем человек по характеру добрый, воздержанный и желающий быть христианином…»
При этом сам писатель нередко закусывал удила и бывал очевидно несправедлив в отношении некоторых священников, которые искали встречи с ним или, по крайней мере, сочувственно относились к его общественной деятельности. Так, близкий знакомый Толстого, прозаик и драматург П.А.Сергеенко пишет в своих воспоминаниях, что до определенного момента Иоанн Кронштадтский «относился к великому писателю довольно терпимо и не выступал против него с гневными обличениями – напротив, от времени до времени присылал иногда Льву Николаевичу через общих друзей просфору, как знак своего благоволения». Но если эти воспоминания ничем документально не подтверждены, то другой факт несомненен. Когда во время работы мужа на голоде в Бегичевке жена писателя обратилась через газеты к обществу с просьбой оказать финансовую помощь голодающим, отец Иоанн Кронштадтский был одним из тех священников, кто на этот призыв откликнулся и прислал Софье Андреевне 200 рублей вместе с запиской: «Ваше сиятельство Софья Андреевна. Позвольте через Ваше посредство обратиться с посильною помощью голодающим соотечественникам тех местностей, в коих деятелями являются Ваши дорогие дети». Об этом С.А.Толстая сообщила мужу в письме от 13 ноября 1891 года. Тем не менее, когда в апреле 1892 года она написала ему в Бегичевку, что Н.Я.Грот, желая заинтересовать духовенство статьей «Первая ступень», дал ее прочитать отцу Иоанну Кронштадтскому, Толстой оказался этим страшно недоволен. «Какая глупая история с Кронштадтским Иваном! – пишет он жене 1 мая. – Зачем Гроту было его спрашивать?»
В 1897 и 1898 годах Толстого навещает тульский протоиерей Дмитрий (Троицкий), настоятель тюремной церкви. Супруга писателя пишет в дневнике 29 сентября 1897 года: «Приезжал из Тулы к Льву Николаевичу тюремный священник, болезненный, кроткий и наивный; говорил, что находит много общего с Львом Николаевичем в своих мыслях и хотел с ним побеседовать. Но меня удивило то, что для того, чтоб поехать к нам, надо было священнику просить разрешения у архиерея. Неужели до такой степени Льва Николаевича считают еретиком?»
Это восклицание жены писателя прекрасно иллюстрирует нашу мысль о нарушенной коммуникации. Две стороны, Церковь и Толстой, по-разному воспринимали одни и те же события. Для протоиерея церкви тульской тюрьмы приезд к Толстому был событием, конечно, важным и знаковым, как и для его начальства. В сознании же самого Толстого и его семьи приезды священников в Ясную Поляну до отлучения не были таким уж громким событием (в отличие, скажем, от приезда епископа Парфения в 1909 году или, тем более, приезда самого Толстого в Оптину пустынь в 1910-м). Тогда для них это были, в общем, рядовые события, учитывая, что с 90-х годов и до конца жизни Толстого усадьба Ясная Поляна становится настоящим центром мирового культурного паломничества. Если мы станем перечислять имена всех писателей, философов, артистов, режиссеров, художников и т. д., которые перебывали за это время в гостях у Толстых, то этот список будет насчитывать десятки знаменитых имен. Ну, например, незадолго до посещения Ясной Поляны Дмитрием Троицким в ней побывал Чезаре Ломброзо, известный итальянский психиатр, родоначальник антропологического направления в криминалистике и уголовном праве. В том же году Толстой встречался с художником Ильей Репиным, критиком Владимиром Стасовым, философом Сергеем Булгаковым, писателем Антоном Чеховым, композитором Александром Скрябиным, судебным деятелем Анатолием Кони, скульптором Ильей Гинцбургом, купцом-меценатом Кузьмой Солдатенковым, английским переводчиком и издателем Эльмером Моодом, режиссером Леопольдом Сулержицким и другими.
Наконец, в 1897 году в жизни Толстого происходит немало событий частного плана. Он ревнует свою жену к С.И.Танееву, его дочь Мария выходит замуж за князя Николая Оболенского, умирает близкий друг – князь С.С.Урусов.
Поэтому вполне возможно, что в 1901 году, отвечая Синоду, Толстой действительно мог позабыть о посещении Ясной Поляны тюремным священником, как и о более раннем приезде архимандрита Антония (Храповицого). Тем более что до февраля 1901 года все события вокруг отлучения Толстого продолжали развиваться по тому же принципу испорченного телефона.
26 апреля 1896 года К.П.Победоносцев сообщает в письме известному педагогу С.А.Рачинскому: «Есть предположение в Синоде объявить его (Толстого. – П.Б.) отлученным от Церкви во избежание всяких сомнений и недоразумений в народе, который видит и слышит, что вся интеллигенция поклоняется Толстому».
И опять характерный почерк принятия решений Победоносцевым – уклончивый, внеличностный, в чем-то исходящий из пилатовского принципа умывания рук. Впоследствии помощник В.М.Скворцов напишет, что его патрон «был против известного синодального акта и после его опубликования остался при том же мнении. Он лишь уступил или, вернее, допустил и не воспротивился, как он это умел делать в других случаях, осуществить эту идею…» Разве не встает здесь призрак Понтия Пилата?
При этом очень важно обратить внимание на другую фразу из письма Победоносцева к Рачинскому: «Вероятно, после коронации возбудится вопрос: что делать с Толстым?» Николай II, как и его отец, был воспитанником Победоносцева, но, в отличие от отца, его ничто не связывало с Толстым.
Все при дворе, в том числе и Победоносцев, понимали, что при жизни Александра III отлучение от церкви Толстого невозможно. И потому, что император с юных лет любил его как писателя. И потому, что оставался верен своему обещанию Толстого «не трогать», чтобы «не прибавлять к славе Толстого мученического венца». Больше того, до кончины Александра III и до вступления на престол его сына «не трогали» и В.Г.Черткова, мать которого, Елизавета Ивановна Черткова, урожденная графиня Чернышева-Кругликова, была заметной фигурой при дворе во времена Николая I, а с двумя Александрами, отцом и сыном, находилась в дружеских отношениях: они просто, без чинов, по-приятельски приезжали к ней в гости. Отец В.Г.Черткова служил флигель-адъютантом при Николае I и генерал-адъютантом при Александре II и Александре III. Наконец, сам Александр III в ранней юности находился в дружеских отношениях с Чертковым. Поэтому когда С.А.Толстая встречалась с императором в 1891 году, тот добродушно спрашивал ее: зачем ее муж «обратил» Черткова в свою веру? Софья Андреевна отметила замечательный факт: Александр III даже внешне походил на Черткова.
