Этот день отца Иоанна ничем не отличался от других его дней, кроме того, что в условиях чрезвычайного положения ему пришлось просить разрешение на службу. Обычно после полудня он и уезжал в Петербург по своим делам.
Можно ли это считать бегством? К 28 октября мятеж был подавлен, Кронштадт объявлен на военном положении. Можно ли упрекать отца Иоанна, что он не совершил героический поступок, не отправился к мятежникам (разгромившим в том числе винные погреба) увещевать их словом Божьим? Что свою миссию настоятеля собора он просто выполнил, как обычно?
Непростой вопрос. Вероятно, многие ждали от Иоанна Кронштадтского более неординарных действий. Не того, что он, как всегда, отслужит литургию, а затем на три дня укроется в своем любимом Иоанновском монастыре. (Ходили даже слухи, что он уехал на Соловки.) Вероятно, от него ждали героизма его молодости, когда он один отправлялся в злачные районы города, возвращаясь домой глубокой ночью. В любом случае репутация героического священника, который не боится толпы, в этот момент была подорвана. Не случайно спустя всего лишь месяц отец Иоанн вынужден был отправить в местную газету «Котлин» «открытое письмо».
«По непонятной, невыразимой ненависти ко мне редакторов-издателей “Петербургского листка”, “Петербургской газеты” и недавно народившейся “Руси” молодого Суворина (сына знаменитого издателя А.С.Суворина. – П.Б.) эти три газеты помещают на своих страницах постоянные клеветы на меня, ложные известия и ругательства и ссылают меня то в Соловки, то в Сибирь, то увольняют на покой после Нового года, желая как-нибудь извести меня и совсем убрать с этого света. Пока Бог терпит по грехам моим, я спокойно остаюсь в Кронштадте и служу Богу и людям, хотя и выезжаю часто по просьбам верных и в Петербург, и в Москву, и в другие города. В отставку не выхожу, хотя и ветеран летами, но не дряхлый силами. Пишу и печатаю и всем правду говорю, и не с сегодняшнего дня, а давным-давно, и остаюсь неизменным в своей добропорядочной жизни, как ни клевещут на меня злые языки. Но они дадут ответ Судящему право всей вселенной. Протоиерей Иоанн Сергиев. 22 ноября 1905 года».
Сравнивая это письмо с ранними письмами отца Иоанна в газеты о необходимости учреждения в Кронштадте Дома трудолюбия, нельзя не обратить внимания на его усталый тон. В этом письме много обиды (и справедливой!), но нет той энергии, которая отличала отца Иоанна до его болезни и которая присутствовала даже в филиппиках против Толстого. Единственной настоящей его отрадой остаются ежедневные литургии, всё еще собирающие тысячи людей, а также труды по устроению в России женских монастырей, чем с неустанной и энергичной заботой отец Иоанн Кронштадтский продолжает заниматься до конца дней, ведя духовную и деловую переписку с игуменьями Сурского, Леушинского, Иоанновского монастырей и Пюхтицкой обители. Последней поездкой отца Иоанна стало посещение учрежденного им под Ярославлем Вауловского скита женского Иоанновского монастыря. Все близко знавшие отца Иоанна современники утверждают, что после болезни 1904–1905 годов он не оправился до конца жизни. Он, по-видимому, очень сильно страдал. Осмотревший его царский хирург Вельяминов говорил с ним о необходимости операции рака простаты. Но отец Иоанн не доверял докторам в еще большей степени, чем Лев Толстой. Единственное целебное средство, в которое он верил, были Святые Дары. В последние месяцы жизни он не принимал никакой пищи – только Святые Дары. На последней его фотографии мы видим человека, в котором, кажется, уже не осталось плоти. Одни глаза, неожиданно огромные, распахнутые, лучащиеся.
Но именно в конце жизни отец Иоанн совершает поступок, который после революции надолго определит его образ как «реакционера и черносотенца». Даже сегодня в именных указателях весьма серьезных научных книг Иоанна Кронштадтского называют не иначе как «черносотенным проповедником», хотя и непонятно, что при этом имеют в виду издатели.
В советские годы даже студенты духовных семинарий и академий не имели свободного доступа к произведениям Иоанна Кронштадтского. Они находились в «спецхране». О нем нельзя было писать богословские диссертации. Он и там был «вне закона».
26 ноября 1906 года, в день памяти св. Георгия Победоносца, отец Иоанн присутствовал на торжественном освящении хоругви и знамени «Союза русского народа» в Михайловском манеже. Он с благоговением поцеловал знамя и вручил его преклонившему колена главе «Союза» А.И.Дубровину. До этого 19 ноября он подал заявление о вступлении в «Союз». В октябре 1907 года решением Главного совета «Союза» отец Иоанн был избран его пожизненным почетным членом. Иоанн Кронштадтский и материально поддержал «Союз», передав в виде взноса большую сумму в 10 тысяч рублей.
Сам по себе этот факт ни о чем особенном не говорит. Во время смуты 1905–1908 годов в созданную тогда правомонархическую организацию «Союз русского народа» вступали разные люди. Среди его церковных членов были, в частности, будущие патриархи Тихон и Алексий I, священномученики епископы Гермоген, Макарий и протоиерей Иоанн (Восторгов), а также епископ Антоний (Храповицкий). Из известных светских деятелей членами «Союза» являлись ученые Д.И.Менделеев и К.С.Мережковский (брат писателя и философа Д.С.Мережковского), поэт М.А.Кузмин, поэт и переводчик Б.В.Никольский. Существование «Союза» оказалось непрочным. В 1908 году от него откололся «Союз Михаила Архангела», который возглавил бывший заместитель А.И.Дубровина В.М.Пуришкевич.
Однако присутствие в «Союзе» главного белого священника России, конечно, имело громадный символический смысл. За отцом Иоанном стоял многомиллионный русский народ, верящий в него как в святого. И это было сознательным выбором отца Иоанна.
Любопытно, что одним из мотивов этого его решения была опять-таки его ненависть к Толстому. После освящения знамени «Союза» с отцом Иоанном встретился журналист английской газеты “The Guardian”. Дело в том, что имя отца Иоанна весьма почиталось в Великобритании после того, как перевод его книги «Моя жизнь во Христе» был с восхищением прочитан королевой Викторией.
Свое решение отец Иоанн объяснял двумя причинами. «Наш народ, – сказал он, – весьма невежествен и не способен сделать разумное избрание религии; поэтому гораздо бы лучше не давать ему повода сбиваться с истинного пути…» Затем он высказался об интеллигенции: «Наша интеллигенция ни к чему не годна, это безбожные анархисты, подобные Льву Толстому, которого они обожают, а я решительно осуждаю. Они меня поэтому страшно ненавидят и готовы стереть с лица земли. Но я не боюсь их и не обращаю на них ни малейшего внимания». «Я им бельмо на глазу…» – закончил он.
Таким образом, оба мотива были отрицательными. И отец Иоанн, конечно, не был искренен, говоря, что он абсолютно равнодушен к мнению интеллигенции. В его поздних письмах доверенным людям (например, к настоятельнице Леушинского монастыря игуменье Таисии) часто звучат жалобы на общественную травлю.
«Дорогая, неоцененная Матушка Игуменья Таисия, красное солнышко! Спасибо тебе за письмо и за чувства соболезнования обо мне. В Господе моем Иисусе Христе я легко переношу все издевательства надо мною людей лукавых. Жалко, что они так низко сами падают, купаясь в злобе дьявольской, и марают свои души. Благодатию Божиею я – всё тот же Божий раб и не изменяюсь в лукавую сторону. Ты знаешь, как ко мне благодатию Божиею стремится народ – и старый, и малый; как дети меня везде встречают с радостью, подобно как некогда Христа еврейские дети встречали с радостью, с торжествующими лицами и песнями. Так и ныне везде простые люди и незлобивые дети встречают меня с радостью. Что́ это значит? Значит, что благодать Божия живет во мне и всех простых сердцами влечет ко мне, а через меня к Богу, Которому я служу».
