Впервые понятие «народ» (который думает так, а не иначе) возникло в письме Победоносцева Александру III уже 3 марта 1881 года, через день после события 1 марта.
«С этого времени, – пишет историк Ю.В.Готье, – до самого конца жизни Александра III Победоносцев, подсказывая императору те или иные мнения и планы и стремясь эти мнения и планы внедрить в его сознание, постоянно говорит о “народе”, который думает именно так, как думает сам Победоносцев».
В том же письме от 3 марта 1881 года возникает и еще одна важная формула: «…Ибо так благоволит Бог», «…Богу угодно». Но Бог у Победоносцева тоже почему-то всегда «благоволит» и думает, как думает Победоносцев.
«Бог велел нам переживать нынешний страшный день… Любя Вас, как человека, хотелось бы, как человека, спасти Вас от тяготы в привольную жизнь; но нет на то силы человеческой, ибо так благоволил Бог…» – пишет он своему воспитаннику всего через день после кончины его отца императора.
Да, в какой-то степени он видел в этом волю Божью. Но проблема заключалась в том, что он не любил Александра II и считал время его правления величайшей бедой для России.
Победоносцев был страшно оскорблен, когда Александр II запретил своему сыну поехать в Москву в 1867 году на похороны митрополита Филарета (Дроздова). Туда уже отправился великий князь Владимир, и император посчитал, что присутствия одного великого князя вполне достаточно. Это был сильный удар не только по самолюбию Победоносцева, который лично просил своего воспитанника быть на погребении Филарета, но и по всем его представлениям об отношениях царской власти и духовенства. Внук священника, Победоносцев действительно любил православие. И не только умом, но всем сердцем. В период его правления число церковно-приходских школ выросло почти до 50 000, и в них учились ежегодно до 2 млн детей. Между прочим, это было мощным образовательным фактором, потому что в церковно-приходские школы принимали учеников из низших социальных слоев.
Победоносцев по своим взглядам принадлежал к московской партии славянофилов. Он дружил с Иваном Аксаковым, переписывался с сестрами Тютчевыми – Анной и Екатериной, дочерьми великого русского поэта. (На последней едва не женился в свое время Толстой, но что-то остановило его от родственной связи с наиболее любимым им поэтом.) В известном душевном выборе между Москвой и Петербургом сердце Победоносцева склонялось в пользу Москвы. Петербург он не любил и всегда чувствовал себя там чужим.
Уже став воспитателем великих князей – цесаревичей Николая и Александра, Победоносцев в интимной переписке с Тютчевыми не боялся сообщать о своей нелюбви к правящему царю.
«Нам здесь, не поверите, как надоели преобразования, – пишет он Анне Тютчевой 14 декабря 1864 года, имея в виду, конечно, либеральные законы Александра II: освобождение крестьян, земскую, судебную реформы, – как мы в них изверились, как хотелось бы на чем-нибудь твердом остановиться, чтоб знать наконец, какое колесо у нас вертится и на каком месте какой работник стоит…»
Спустя тринадцать лет в письме Екатерине Тютчевой он выражает недовольство уже кадровой политикой царя во время русско-турецкой войны: «И на кого рассчитывать? От кого требуется решение? Государь, по-видимому, впал в пассивное состояние; решится ли он почти вопреки себя взять метлу в руки, выместь прежних, взять новых людей. Во всю свою жизнь он как бы по природе боялся способных людей, избегал их, искал ничтожества, потому что на ничтожестве легче было ему успокоиться…»
Сначала Победоносцев возлагал надежды на цесаревича Николая Александровича, но тот рано скончался, в 1865 году. Это стало сильным потрясением для его учителя. Ведь он, безусловно, провидел в своем воспитаннике будущего императора, который повернет Русь в иное русло развития – конечно, на основании тех уроков, которые ему преподал Победоносцев.
«На него была надежда, – пишет он Анне Тютчевой после смерти великого князя Николая, – мы в нем видели противодействие, в нем искали другого полюса. Эту надежду Бог взял у нас. Что с нами будет? Да будет Его святая воля…»
И опять в этом письме обнажается странная метаморфоза политического и религиозного самосознания Победоносцева. Кто эти «мы»? От имени кого выступает в общем-то скромный учитель царской семьи? До его назначения на должность обер-прокурора Синода остается еще пятнадцать лет. Однако и эта должность не давала ему возможности говорить не только от лица какой-то серьезной политической силы, но даже и от лица русского духовенства, для которого синодальное управление Церковью, введенное Петром Первым, было скорее оскорбительным, – сковывая Церковь по рукам и ногам, превращало ее в еще одно министерство.
Тем не менее, будто бы полагаясь на волю Божью, Победоносцев начинает усиленно воспитывать нового цесаревича, в которого он на самом деле еще не верит, не видит в нем державного стержня и лишь после его женитьбы и участия в боях за Плевну начинает возлагать на него большие надежды.
Смерть Александра II была ему выгодна. Только с этого дня он получил возможность непосредственного участия в государственной политике на основании преданности его бывшего воспитанника. Поэтому скорейшая казнь преступников стала для него принципиальным решением. Если бы Александр III хоть на секунду дрогнул в этом вопросе, ни о какой дальнейшей политике укрепления монархической власти и свертывания реформ не могло быть и речи, а Победоносцеву в этой политике просто не нашлось бы места. Потому-то вмешательство Толстого, обладавшего в России известностью и авторитетом, конечно, не сопоставимыми с положением без году неделя обер-прокурора, стало серьезным моральным ударом для Константина Петровича. В тот момент, когда он готовился к торжеству над «ничтожествами» из либерального кабинета министров (прежде всего Лорис-Меликовым, Милютиным и Абазой), когда он уже видел перспективы возрождения русского православного государства, как он его понимал, в дело вмешался Толстой, да еще и с какими-то своими «христианскими» воззрениями!
Не удивительно, что вся дальнейшая стратегия Победоносцева по отношению к Толстому сводилась не только к запретам, но и к сознательному его унижению. И вновь камнем преткновения в этой войне оказывался государь.
Победоносцев был умным и глубоко нравственным человеком, что признавали даже его враги. Он умел отделять личные интересы от государственных задач. Но в том-то и дело, что с самого начала его правления государственные задачи в его глазах были неотделимы от его убеждений и личной, притом весьма одинокой, воли. И всё это хрупкое здание покоилось исключительно на доверии к нему нового императора. Нельзя сказать, что Победоносцев всю жизнь мстил Толстому. Если бы это было так, то именно он должен был бы стать инициатором отлучения Толстого от церкви после того, как в романе «Воскресение» появились не только кощунственные главы о Евхаристии, но и карикатурный образ бюрократа Топорова, списанный с Победоносцева. Но это, как мы еще увидим, было совсем не так. Нет, это была не месть, но сложное психологическое противостояние двух авторитетов.
Каждый из них по-своему понимал Бога, христианство и русский народ. Каждый из них искал не личной выгоды, а блага для людей. И каждый из них был абсолютно непримирим к позиции своего оппонента.
