«Что это?» – спросила Лори.
«Может быть, здесь тараканы больше, чем в Финиксе», – пошутил Брайан. Мы снова громко рассмеялись и снова услышали сверху те же звуки. Мама поднялась наверх – узнать, что произошло. Когда она спустилась, то объяснила нам, что это Эрма стучала об пол шваброй, чтобы мы не шумели. «Она попросила, чтобы все вы, дети, не смеялись, пока живете у нее дома. Она не любит шума», – сказала мама.
«Эрма нас явно невзлюбила», – сказала я.
«Она старая женщина, и у нее была тяжелая жизнь», – заметила мама.
«Они все очень странные», – сказала ей я.
«Ничего, мы привыкнем», – приободрила меня мама.
Или поедем дальше, подумала я.
Следующий день оказался воскресеньем. Когда я проснулась и вышла на кухню, дядя Стэнли, облокотившись на холодильник, внимательно слушал радио, откуда лились весьма странные звуки, представлявшие собой смесь шума радиоэфира, воплей и завываний. «Вот так люди говорят на языках!
[38]
Один Бог разберет».
Через некоторое время вещавший в эфире проповедник перешел на английский. Впрочем, не могу сказать, что я стала лучше понимать, что он рассказывает. У него был сильнейший местный акцент, который я понимала с большим трудом. Проповедник попросил слушателей не скупиться на пожертвования. На кухне появился папа. «Вот это настоящее убийственное вуду, – сказал он. – Из-за таких проповедей я и стал атеистом».
В тот день мы проехались на машине по городу. Городишко был со всех сторон окружен высокими и труднодоступными горами. Казалось, что ты находишься на дне глубокой суповой тарелки. Папа сказал, что окружающие город горы настолько сложнопроходимые и крутые, что на их склонах нельзя ничего выращивать. Разводить скот тоже проблематично. Таким образом, каждая фермерская семья может обеспечить только свои личные потребности в пище, не больше. До конца прошлого века эти места практически не развивались. В начале XX века сюда провели железную дорогу и начали разрабатывать богатые месторождения угля.
Мы остановились под железнодорожным мостом и вышли из машины, чтобы полюбоваться рекой. Вода текла медленно, и ее поверхность была ровной, как стекло. Папа пояснил, что река называется Таг. «Может быть, летом порыбачим и искупаемся», – заметила я. Папа покачал головой. В городе не было канализации, поэтому все, что люди спускали в туалетах, оказывалось в реке. Иногда река выходила из берегов, и вода поднималась до верхушек деревьев на берегу. Папа показал, что на вершине одного из деревьев зацепился кусок туалетной бумаги. Река Таг была рекордсменом в смысле загрязнения фекальными бактериями во всей Северной Америке.
«А что такое фекальные?» – спросила я.
«Дерьмо это, вот что это такое», – ответил папа.
Он повел нас по главной улице города. Улица была узкой, а жавшиеся друг к другу кирпичные дома – старыми. Магазины, машины, дома, вывески были покрыты тонким слоем черной угольной пыли, отчего казалось, что мы смотрим на монохромную старинную фотографию. Хотя все в Уэлче выглядело очень запущенным, было видно, что в свое время город процветал. На холме стояло величественное здание суда и высокой башней с часами. Напротив здания суда был расположен банк с изящными большими окнами и кованой железной дверью.
Жители города пытались поддерживать видимость если не процветания, то, по крайней мерее, некоторого достоинства. Рядом с единственным в городе светофором красовалась большая надпись, гласящая, что в округе МакДауэлл было добыто больше угля, чем где-либо в мире. Рядом с этой надписью была другая, оповещавшая всех том, что в Уэлче находится самая большая муниципальная парковка во всей Северной Америке.
Вывески на зданиях (например, дайнер Tic Toc и кинотеатр Pocahontas) выцвели настолько, что их было сложно прочитать. Папа сказал, что кризис города начался еще в пятидесятые годы. Незадолго до того, как Джона Кеннеди избрали президентом, он приезжал в Уэлч и лично здесь, на улице МакДауэлл раздавал первые в стране продовольственные талоны
[39]
. В своей предвыборной кампании Кеннеди говорил о том, что в стране есть люди, живущие на грани голодной смерти, хотя многим простым американцам в это было сложно поверить.
Дорога из города шла по горам в другие умирающие города, где тоже раньше активно велась добыча угля. Мало кто стремился попасть в Уэлч в наши дни. Те, кто сюда приезжал, приносили плохие новости: о закрытии угольной шахты и увольнениях или о том, что банк забирает за долги чей-то дом. Понятно, почему местные жители не очень любили приезжих.
В то утро улицы были пусты. Иногда нам встречались женщины в бигуди или праздные мужчины в майках. Я стремилась заглянуть им в глаза, улыбнуться или дружески кивнуть, желая показать, что мы пришли с миром, но никто на нас не смотрел и никто с нами не заговаривал. Однако когда мы проходили, я чувствовала, как они буравят взглядом наши спины.
Пятнадцать лет назад сразу после свадьбы папа приезжал с мамой в Уэлч. «Уже тогда дела в городе шли плохо, а сейчас еще хуже», – заметила мама.
Папа посмотрел на маму и усмехнулся. Казалось, что он хотел сказать: «А что ты еще ожидала? Я же тебя предупреждал», но вместо этих слов он молча покачал головой.
Однако мама умела найти положительные стороны даже в самой плохой ситуации. «Я уверена, что в Уэлче нет художников. Так что это хорошее место для начала художественной карьеры».
На следующий день мама отвела нас с Брайаном в начальную школу на окраине города. Она уверенно вошла в кабинет директора и сообщила ему, что привела в школу двух одаренных многочисленными талантами учеников. Директор скептически посмотрел на нас поверх очков в черной оправе, но не сказал ни слова. Мама объяснила, что нам пришлось неожиданно уехать из Финикса, поэтому она не успела взять справку о нашей успеваемости и захватить наши свидетельства о рождении.
«Но вы можете поверить мне на слово, что это одни из самых талантливых детей во всей Северной Америке», – сказала она с улыбкой.
Директор еще раз с некоторым презрением осмотрел нашу изношенную и очень легкую для времени года одежду. Глядя прямо на меня, он поднял очки на лоб и спросил: «Всем на сем?»
«Простите?» – переспросила я.
«Всем на сем?» – повторил директор.
Я не поняла ни слова и посмотрела на маму.
«Она не понимает вашего выговора», – сказала мама директору, который мгновенно нахмурился. Повернувшись ко мне, мама перевела: «Он спрашивает тебя, сколько будет восемь на семь».
