Что касается Директории, то в ней, например, Жан Франсуа Рёбелль выступал категорически против Талейрана, считая, что тот состоит на тайной службе у иностранных держав. Остальные «внимали этим речам без малейшего протеста»
[149]
.
Короче говоря, «все упования Талейрана были возложены на Барраса»
[150]
.
Баррас, в свою очередь, понимал, что Талейран способен на многое. При этом правительству был необходим «хороший дипломат, тонкий ум, способность к долгим извилистым переговорам, к словесным поединкам самого трудного свойства. Он понимал, что эта сложнейшая дипломатическая функция есть та служба, та техника, та специальность, которая сейчас, в 1797 году, имеет и в близком будущем будет иметь колоссальное значение и которую не могут взять на себя ни адвокаты, ни генералы»
[151]
.
Баррас ценил интеллект и образованность Талейрана, «его политический и дипломатический опыт. Баррас знал и то, что Талейран боится реставрации монархии. Иными словами, в создавшейся обстановке это был нужный лидеру Директории человек»
[152]
.
В этой ситуации, по мнению Ю. В. Борисова, «настойчивые усилия мадам де Сталь создавали лишь яркий, шумный, но второстепенный фон, на котором и разыгрывался настоящий политический спектакль»
[153]
.
* * *
С подобным утверждением согласиться трудно. На самом деле Жермена де Сталь вновь здорово помогла Талейрану, а ей, в свою очередь, помогал Бенжамен Констан. Каждое утро все трое собирались вместе и разрабатывали планы «атаки» на Барраса.
Но для начала Талейран написал ей:
Моя дорогая, у меня осталось лишь 25 луидоров. Если вы не найдете средство создать для меня подходящее место, у меня разорвется мозг. Постарайтесь. Если вы меня любите, посмотрите, что можно сделать
[154]
.
И Жермена бросилась искать «подходящее место» для человека, которого она совсем недавно любила. В свою очередь, она написала Полю Баррасу:
Друг мой, я могу рассчитывать только на вас в этом мире. Без вас мы пропали, совсем пропали. Знаете, что он мне сказал? Я его оставила: возможно, его уже и нет в живых. Он мне сказал, что утопится в Сене, если вы не назначите его министром иностранных дел. У него в кармане осталось всего десять луидоров
[155]
.
Мадам де Сталь обрушила на Барраса потоки слов, она приходила к нему восемь раз. И, в конце концов, Баррас, и сам понимавший, «что Талейран может пригодиться и что у них подходящей замены нет, ускорил решение и в самом деле поставил в Директории вопрос о назначении Талейрана. После прений три голоса оказались за назначение, два — против»
[156]
.
По сути, лишь Лазар Карно при голосовании «проявил к Талейрану живое отвращение»
[157]
.
Он сказал:
— У этого человека нет принципов, он их меняет, как белье.
Фраза эта переходит из книги в книгу, но она абсурдна по форме: если у человека чего-то нет, то он и не может это менять. С другой стороны, фраза эта неверна и по смыслу: «Талейран всегда был верен принципам 1789 года и “Декларации прав человека”. Что же касается белья, то он его менял чаще, чем Карно и Рёбелль вместе взятые»
[158]
.
Против был и Рёбелль, но покровителем Талейрана, как и следовало ожидать, выступил Поль Баррас, и это решило вопрос.
Безусловно, решающую роль в назначении Талейрана сыграл Баррас, но Жермена де Сталь «подготовила почву»
[159]
.
И пусть Ю. В. Борисов стоит на своем, утверждая, что «эта версия далека от действительности» и что «иные, несравненно более глубокие причины лежали в основе той министерской “чехарды”, которая имела место в июле 1797 года»
[160]
. На самом деле, именно Жермена стала главным «двигателем» возвращения Талейрана во Францию, равно как без ее энтузиазма не было бы, скорее всего, его назначения на пост министра. Во всяком случае, знаменитый министр полиции Жозеф Фуше (а этот человек знал всё и про всех) написал в своих «Мемуарах», что Талейран «был введен в министерство иностранных дел любящей интриги дочерью Неккера»
[161]
.
* * *
Когда Бенжамен Констан вбежал к Талейрану с известием о назначении, тот едва ли не впервые в жизни лишился дара речи. Он бросился ему на шею, повторяя одни и те же слова:
— Место за нами! Нужно себе составить на нем громадное состояние… Громадное состояние… Громадное состояние…
Теперь Талейран наконец-то получил место, с которого можно было начинать восхождение по ступеням власти. Уже 19 июля 1797 года он обосновался в шикарном особняке Галлифе
[162]
. Это была штаб-квартира министерства иностранных дел на улице дю Бак, дом 471 (ныне это дом 73 по улице Гренелль).
У Луи Бастида читаем: «Мы не можем сказать, каково было участие Талейрана в секретных интригах, потрясавших Францию перед 18 и 19 Фруктидора (4 и 5 сентября 1797 года); но правильным было бы признать, что в эту эпоху его поведение в качестве министра соответствовало поведению ярого республиканца»
[163]
.
Личное знакомство с генералом Бонапартом
«При этом он не прекращал поддерживать активную переписку с генералом Бонапартом»
[164]
.
Тот в это время громил австрийцев в Италии, и Талейран одним из первых «предугадал Бонапарта и понял, что это не просто победоносный рубака, а что-то гораздо более сложное и сильное»
[165]
.
