На эту тему написано множество книг, но если говорить коротко, то Наполеон влюбился в Жозефину с первого взгляда. А Баррас, которому к тому времени она до смерти надоела, «передал» ее перспективному генералу и позаботился о том, чтобы 9 марта 1796 года состоялась их свадьба. Именно после этого, кстати, Наполеон «вдруг» получил назначение на пост командующего Итальянской армией (согласимся, неплохой свадебный подарок от бывшего любовника невесты).
* * *
Талейран не обладал выдающимися ораторскими способностями, но 10 декабря 1797 года именно он имел честь представить Директории победителя в Италии и триумфатора Кампо-Формио. «Речь, которую Талейран произнес по этому поводу, стала шедевром гибкости, где хвалы цвели с таким искусством, предупреждения, критические взгляды и даже порицания так соединялись, что общее их единение касалось самолюбия только для того, чтобы угождать ему»
[174]
.
* * *
Талейран занял пост министра иностранных дел 16 июля 1797 года, и это обстоятельство стало решающим в воплощении его идеи завоевания Египта. Новому министру надо было показать себя Директории, продемонстрировать свою состоятельность на дипломатическом поприще, а заодно и широту своего мышления. Для этой цели «египетская идея» подходила идеально.
Первый шаг в этом направлении Талейран сделал, прочитав всего через три недели после своего назначения доклад в Национальном институте, посвященный колониальной политике Франции. В этом докладе была затронута и тема захвата Египта, который должен был стать плацдармом для покорения британских колоний в Индии.
Как видим, именно Талейран (а не Наполеон и уж тем более не Директория) был истинным вдохновителем и пропагандистом Египетской экспедиции. А потом он сделал все от себя зависящее, чтобы заинтересовать Востоком амбициозного генерала Бонапарта.
Тот, в свою очередь, «признал в Талейране, вместе с редкой проницательностью в делах, ум самый тонкий, самый гибкий и самый легкий. <…> Талейран поддерживал активную переписку с молодым генералом; предугадывая его будущее, он решил служить ему, защищать всеми средствами, наконец, он связал себя с его судьбой»
[175]
.
Первая отставка
Итак, 19 мая 1798 года, после блестящих побед в Италии, Наполеон отправился на завоевание Египта.
Притом если в предшествовавшей этому переписке с военным министром генералом Шерером он касался исключительно военных вопросов, то с Талейраном он делился всеми своими планами, что говорит о высокой степени взаимного доверия, установившегося между этими двумя людьми. Например, 16 августа 1797 года Наполеон написал Талейрану:
Занятие нами островов Корфу, Закинфа и Кефалиния требует, чтобы мы вступили в переписку с различными владыками Албании. Этот народ очень хорошо относится к французам. Эти острова имеют для нас очень большую важность. Напрасно мы хотим поддержать Турецкую империю, очень скоро она падет, а оккупация этих прекрасных островов станет для нас средством участия в этом. Стремление к свободе, которое начало уже охватывать Грецию, будет более реальной силой, чем религиозный фанатизм. Великий народ найдет там больше друзей, чем русские.
Корфу и Закинф делают нас хозяевами Адриатики и Леванта. Крепость Корфу относится к одной из самых достойных уважения, и наше военное присутствие на этом острове уже является очень важным
[176]
.
В следующем письме Талейрану от 13 сентября 1797 года Наполеон, развивая свою мысль о важности завоевания Ионических островов для распространения французского владычества в средиземноморском регионе, коснулся необходимости завоевания Мальты:
Почему мы не захватываем остров Мальта? Адмирал Брюэйс вполне мог бы там стать на якорь и захватить его. Единственные защитники Ла-Валлетты — это четыре сотни рыцарей и один полк численностью не более пятисот человек. Местные жители, составляющие более ста тысяч, очень хорошо относятся к нам, они умирают с голода и сыты по горло этими своими рыцарями. Я специально конфисковал все их имущество в Италии. С островом Сан-Пьетро, который нам уступил король Сардинии, с Мальтой, Корфу и др. мы станем хозяевами Средиземного моря.
Если уж так получится, что мы вынуждены будем заключить мир с Англией, по которому уступим им мыс Доброй Надежды, мы будем просто обязаны завоевать Египет. Эта страна никогда не принадлежала ни одной из европейских держав. Лишь венецианцы имеют там определенное превосходство. Можно отправиться отсюда с войском в 25 тысяч человек, сопровождаемым восьмью или десятью линкорами или венецианскими фрегатами, чтобы покорить эту страну. Египет никогда не был во власти султана.
Я был бы признателен вам, гражданин министр, если вы наведете в Париже справки о том, какую реакцию может вызвать в Порте наше вторжение в Египет
[177]
.
23 сентября Талейран ответил Наполеону:
Директория полностью одобряет ваши намерения относительно Мальты. С того времени, как Орден выбрал австрийца Гомпеша на пост Великого Мастера, Директория подозревает, что Австрия имеет намерение захватить остров. Она ищет способ стать морской державой.
В наших интересах предупредить любую попытку Австрии по расширению ее власти на море, и Директории угодно, чтобы вы предприняли необходимые меры для предотвращения попадания Мальты под власть Австрии. <…>
Что касается Египта, то ваши идеи относительно этой страны грандиозны и востребованы. Об этом я еще напишу вам более подробно. Сегодня же я ограничусь тем, что сообщу вам, что если состоится его завоевание, то это расстроит русские и английские происки, которые вновь и вновь затеваются вокруг этой несчастной страны. Такая большая услуга легко побудит турок предоставить нам превосходства и необходимые преимущества в торговле. Как колония Египет вскоре сможет заменить изделия с Антильских островов и создать нам условия для торговли с Индией
[178]
.
А вот когда Наполеон и его армия, захватив по пути Мальту, высадились в Египте, для Талейрана начались трудные времена.
Во-первых, гражданин министр теоретически получал 100 тысяч ливров, но на практике никто не знал, сколько стоили эти самые ливры, и существовали ли они еще. На самом деле он получал семь тысяч на содержание дома, но это были, как говорится, «копейки». «Через три месяца у него уже было 55 тысяч ливров долгов, за кареты и недвижимость. Он быстрее тратил, чем Директория оплачивала ему его содержание»
[179]
.
