– Сможем, Алеша, не сомневайся! – расплылся в широкой улыбке «адъютант». – Давай-ка прямо сейчас и приступим к делу, чтобы туша барибала не успела примерзнуть к земле…
Далее Воронцову оставалось только удивляться ловкости, с которой Чучанга снимал медвежью шкуру. Сам-то он, прилагая определенные усилия, лишь оттягивал ее, а тот острым ножом отделял шкуру от туши, практически не оставляя на ней ни мяса, ни жира. Когда дело было сделано, Чучанга, удовлетворенно кивнув, сказал:
– Теперь отдадим эту шкуру женщинам, чтобы они довели ее до ума. Сравниться с ними в мастерстве выделки звериных шкур просто невозможно, поверь мне на слово, Алеша. – Затем он принялся вырезать из туши медведя лучшие куски мяса, уверенно орудуя ножом и беззлобно ворча: – Отощал, однако, наш шатун в зимнем лесу… Оно и понятно: это, чай, не осень, когда только ленивый не найдет себе пропитания…
– Не забудь про печенку, Чучанга, – напомнил Алексей Михайлович. – Помнишь, как радовался ей Белый Орел, когда ты подстрелил лося?
– Не забуду, Алеша, не забуду. У меня тоже, как ты говоришь, губа не дура…
Когда Чучанга закончил работу, они вдвоем перенесли мясо подальше от существенно «похудевшей» туши медведя. Все это время собаки, беспрестанно облизываясь, терпеливо сидели в сторонке, не сводя с лакомства вожделенных взглядов, но при этом не предпринимали ни малейшей попытки к нему приблизиться. Когда же охотники присели неподалеку на ствол упавшего дерева, предварительно стряхнув с него снег рукавицами, Чучанга подал знак внимательно наблюдавшему за ним Кучуму, и тот неторопливо, с солидным достоинством прошествовал к остаткам медвежьей туши. Тщательно обнюхав их, принялся наконец отгрызать от костей ошметки мяса и жевать их с полуприкрытыми от блаженства глазами. При этом все другие собаки даже не сдвинулись с места.
– Ну и выдержка, – подивился Алексей Михайлович, набивая табаком трубку.
– А как же! Каждая собака должна знать в стае свое место, – изрек Чучанга тоном, не терпящим возражений, и тоже достал из кармана трубку.
И действительно: остальные собаки упряжки накинулись на остатки медвежьей туши лишь после того, как вожак насытился и отошел в сторону.
– Пусть наедятся до отвала, – сказал Чучанга, посасывая трубку. – Юкола, конечно, тоже вкусна, но если ею изо дня в день питаться, быстро надоесть может. – И поднялся с бревна: – Давай-ка, Алеша, погрузим на нарту шкуру барибала и его мясо да и двинемся в обратный путь. Боюсь только, что места на нарте мне не хватит и придется топать вслед за нею пешком вплоть до самого селения…
– А почему только тебе, Чучанга? – возмутился Алексей Михайлович. – Давай уж вместе топать!
Индеец посмотрел на него с укоризной.
– Тебе нельзя, Алеша. Потому что ты – великий белый воин, Повелитель Духов! И никакой воин-индеец, пусть даже с орлиными перьями на голове, тебе не ровня.
Воронцова несколько удивили слова помощника. Ведь он хорошо помнил историю с разными порциями «воды белых» во время ночевки у перевала, которая навела его на мысль о стремлении индейцев к равенству…
* * *
Солнце делало свое дело. Все выше и выше поднимаясь по небосводу, оно вначале усеяло снег многочисленными проталинами, а затем освободило от снежного покрова и всю степь. Один только лес все еще не сдавался, хотя и в нем снег стал рыхлым, и собаки тянули теперь по нему нарту уже с надрывом, хрипя от натуги.
– Все, Алеша, отохотились, – с сожалением произнес Чучанга, когда они с графом вернулись в селение после очередной охотничьей вылазки. – Вон, даже у Кучума язык стал вдвое длиннее, – сокрушенно покачал он головой, – а ведь выносливее собаки я в жизни не встречал…
* * *
– Скоро, Алеша, вернутся гонцы, которых я послал к Минненоте с твоей просьбой, – оповестил Воронцова в один из дней вождь. – Думаю, с ними он и передаст свое решение.
– Спасибо за заботу, Яндога. Буду надеяться, что мне все-таки удастся обзавестись мустангом. А может, и Чучанге тоже…
От одной только мысли о владении мустангом, на котором можно будет скакать на зависть соплеменникам, на бронзовом лице Чучанги проступило подобие румянца.
Между тем вождь, задумчиво глядя куда-то вдаль, продолжил:
– Успех твоих переговоров с дакота, Алеша, будет зависеть, как ты знаешь, от их потребности в порохе на сегодняшний день. А если порох им сейчас не надобен, тогда выменять у них мустанга ты сможешь только на свое волшебное ружье.
– Эх, – вздохнул Воронцов, – если бы дакота знали цену золотым монетам, я смог бы выкупить у них целый табун мустангов! – Увидев округлившиеся глаза вождя, он улыбнулся: – Да, да, Яндога, именно так. Однако пока мне остается лишь надеяться на лучшее… – Неожиданно графа осенило: – Кстати, Яндога, а ты ведь должен быть заинтересован в успехе моей сделки с дакота не меньше меня! – И, натолкнувшись на вопросительно-удивленный взгляд вождя, пояснил: – Ну сам посуди: даже став обладателем мустанга, я не смогу забрать его с собой, поскольку на нем невозможно будет преодолеть Каменные горы. Следовательно, он останется у тебя в качестве моего подарка.
Глаза вождя засветились неподдельной радостью.
– Ай, Алеша, а я ведь и не подумал об этом! Конечно, самому-то мне, старому да немощному, мустанг без надобности, а вот моим молодым воинам очень даже сгодится для дальней разведки. А заодно и для связи с моими дальними селениями, равно как и с самими дакота… В этот-то раз я, как обычно, послал к ним пеших гонцов, вот и жду теперь не дождусь, когда вернутся. Попробуй-ка отыщи стойбище дакота в необъятной степи!..
– А вот если помимо жеребца для себя мне удалось бы выторговать у Минненоты еще и кобылицу для Чучанги, – продолжал подзадоривать Яндогу Алексей Михайлович, – тогда спустя несколько лет в вашем селении тоже имелся бы собственный табун мустангов, и твои воины скакали бы на них не хуже, чем воины дакота. – Вождь взирал на собеседника зачарованными глазами. – Поэтому, – подвел Воронцов итог разговору, – если проявишь всю свою мудрость и поможешь мне, Яндога, наша сделка с дакота непременно состоится.
– Я сделаю все от меня зависящее, – растроганно заверил его вождь.
* * *
Собаки селения, дружно зайдясь заливистым лаем, всей стаей кинулись вдруг в сторону степи.
– Гонцы возвращаются, – догадался Яндога. – И, судя по собачьему лаю, не одни…
– Ты прав, Яндога, – подтвердил Чучанга. – Так собаки обычно облаивают только крупного зверя.
Воронцов сходил в свой вигвам и вернулся с подзорной трубой, потаенной мечтой Чучанги. Правда, для графа мечта помощника давно уже не была потаенной, ибо всякий раз при виде его чудо-трубы глаза молодого индейца загорались лихорадочным блеском.
– Едут четыре всадника, – сообщил Алексей Михайлович, глядя в окуляр. – Точнее, шесть, – уточнил он, присмотревшись внимательнее. – Просто на двух лошадях сидят по два человека. – Граф передал зрительную трубу Чучанге, и тот буквально вспыхнул от счастья.
