«А теперь я отдохну, – заявил он. – Скоро уже светать начнет. Мне надо поспать».
Он положил голову на подушку и заснул спокойным сном. Проснулся он в девять часов и бодро вскочил с кровати. А Мая оставалась в опочивальне еще четыре дня.
Труженику необходим отдых, а иначе ему (или ей) просто не выжить. Это относится к любому живому существу – к рыбам и птицам, зверям и людям.
А я вернусь к печальному Дамиану, томящемуся любовью к Мае. Вот что мне следовало бы сказать ему: «Ах ты, глупый мальчишка! Ну и дурачок же ты, Дамиан! Ответь мне на один вопрос: как ты собираешься поведать Мае о своих муках? Да она же наверняка прогонит тебя. Если ты вздумаешь объясняться ей в любви, она просто выдаст тебя мужу. Да поможет тебе Бог! Что тебе еще сказать?»
Итак, Дамиан барахтался в Венерином пламени, беспомощно сгорая от страсти, и готов был саму жизнь свою подвергнуть риску. Его мучения сделались невыносимыми. Он попросил у кого-то перо с чернилами и написал письмо в стихах, где открывал все свои печали. Это было лэ – поэтическая жалоба, обращенная к возлюбленной, прекрасной и юной Мае. Ведь лэ – это лэ, на каком бы языке оно ни было сложено. Он спрятал рукопись в маленький шелковый кошелечек и повесил его на шнурке на шею, чтобы держать поближе к сердцу.
За время, что прошло со дня свадьбы, Луна переместилась из созвездия Тельца в созвездие Рака. Вот как долго Мая не выходила из спальни. Так велел новобрачным обычай. Она не должна выходить в обеденный зал три или четыре дня после свадьбы, а потом ей можно пировать вместе со всеми. Итак, на четвертый день Януарий и Мая отправились на праздничную мессу, а потом уселись обедать в зале. Мая сияла свежей красотой, как летний день. И вдруг, при виде мяса, ее добрый муж вспомнил о Дамиане.
«Матерь Божия! – воскликнул он. – Куда девался Дамиан? Почему он мне не прислуживает? Он, может, заболел? Что с ним случилось?»
Тогда другие сквайры рассказали Януарию, что Дамиан и в самом деле занемог и не в силах выполнять свои обязанности. Только болезнь помешала ему выйти к столу.
«Какая жалость! – ответил Януарий. – Дамиан хороший и верный слуга. Было бы очень жаль потерять его. Он умен и скромен, как и подобает юношам его звания; он всегда был внимателен и стремился угодить мне. После обеда мы с женой навестим его и узнаем, можно ли ему как-нибудь помочь».
Все одобрительно закивали. Еще бы – этот великодушный рыцарь по сердечной доброте решил навестить больного слугу! Это было очень благородно с его стороны.
«Дорогая моя жена! – сказал Януарий. – Послушай меня. Когда мы закончим трапезу, я хочу, чтобы ты со служанками сходила к Дамиану. Постарайся приободрить его. Он ведь хороший малый. Скажи ему, что я тоже навещу его – попозже, после того, как сосну немного. Но не задерживайся там надолго, милая. Я хочу, чтобы ты поскорее пришла ко мне и легла со мной рядышком».
Затем он позвал одного из своих сквайров, распорядителя празднеств, и принялся обсуждать с ним какие-то дела.
А Мая в сопровождении всех своих прислужниц отправилась в комнату к Дамиану. Она тихонько села на краешек его кровати и стала утешать его разными словами. Тогда молодой сквайр, увидев такую счастливую возможность, незаметно вложил ей в руку тот шелковый кошелечек, куда он спрятал свое любовное послание. Испустив глубокий вздох, он прошептал ей:
«Пожалейте меня, госпожа. Не говорите об этом никому. Если все откроется, то мне конец».
И Мая спрятала у себя на груди этот кошелек и ушла к себе. Вот и все.
Она вернулась к мужу, который уже лежал в постели. Он сразу же обнял ее и поцеловал. А потом сказал, что немножко поспит. Мая отлучилась, сказав, что ей необходимо сходить в одно место, куда всем бывает нужно сходить. В уборной она вытащила из кошелька стихи Дамиана и прочла их; затем она изорвала бумагу в клочки, бросила их в отхожее место и смыла водой. Теперь ей было о чем поразмыслить. Она легла подле
Януария – тот крепко спал, пока не закашлялся во сне. Проснувшись и открыв глаза, он немедленно попросил жену раздеться. Он сказал, что одежда будет ему мешать. Нравилось ей это или нет – она была вынуждена повиноваться мужу. Я не стану ничего подробно описывать из боязни оскорбить наиболее стыдливых из вас. Скажу лишь, что он предался плотским утехам. А чем они были для его жены – раем или адом, – мне трудно сказать. Они до самой вечерни занимались этой потехой, а потом поднялись с кровати.
Не знаю, была ли это случайность или судьба, игра небесных сил или воздействие натуры. Но так случилось, что расположение созвездий оказалось благоприятным для влюбленных. Миг для вручения billet-doux, любовной записки, был выбран правильно. Ученые мужи твердят нам, что всему свое время. Значит, это было время, когда молодым женщинам суждено обрести… кто знает – что именно? Одному лишь Богу видны все причины и следствия человеческих дел. А я ничего вам об этом сообщить не могу. Но вот что мне известно. Мая прониклась таким сочувствием к Дамиану, что только о нем теперь и вспоминала. Он не выходил у нее из головы. «Мне безразлично, что обо мне будут думать остальные, – сказала себе она. – Я люблю его. Люблю его больше всех на свете. Пусть у него за душой ничего нет, кроме рубашки, – я все равно его люблю». Видите, как быстро жалость наполняет собой добрые сердца?
Теперь вы, наверное, понимаете, как естественно рождается у женщин великодушие. Размышления склоняют их к щедрости. Конечно, среди женщин попадаются и такие, что тверже стали. Они скорее дадут мужчине погибнуть, чем окажут ему милость. И при этом не будут считать себя убийцами – нет-нет, – напротив, будут упиваться своей жестокой добродетелью. Но Мая была не из таких. Она преисполнилась жалости к Дамиану. Она написала письмо, в котором признавалась ему во взаимности. Осталось лишь найти удобное время и место. И тогда она с радостью пойдет навстречу всем его желаниям. Может быть, он что-нибудь придумает? Вот к чему сводилось ее письмо.
При первой же возможности она пришла в комнату к Дамиану и украдкой просунула свою записку ему под подушку. Найдет ли он ее? Она пожала ему руку, когда никто не видел, и попросила поскорее выздоравливать. А потом вернулась к мужу – тот уже звал ее.
На следующее утро Дамиан встал. Он и думать позабыл про болезнь и про печаль. Его походка стала пружинящей. Он причесался, привел в порядок и вычистил одежду. Он сделал все, чтобы понравиться одной особе. А затем предстал перед Януарием – смирно, как собака, приученная к охоте. Он был так любезен со всеми, что все в доме нахвалиться на него не могли. Хитрость – несложное дело для того, кто хитер. Но он заслужил самое главное – милость Маи. Итак, я пока оставлю Дамиана за его хлопотами и продолжу свой рассказ.
Некоторые мудрецы предполагают, что счастье человек способен обрести в погоне за удовольствиями. Благородный Януарий, несомненно, придерживался именно такого мнения: он искал удовольствий всегда – и всеми мыслимыми способами. Ведь он, как-никак, был честный рыцарь. Поэтому его дом и прочие его владения были обустроены по-королевски. В числе прочих драгоценных владений ему принадлежал превосходный сад, обнесенный каменной стеной. Не могу вам описать красоту этого сада. Он был бесподобен. Даже автор «Романа о Розе» – и тот не сумел бы воздать ему должного. Да и сам Приап, бог садов, не справился бы с такой задачей – описать надлежащим образом прелесть этого места. Там под вечнозеленым лавром бил освежающий родник. Рассказывали, будто возле этого родника пели и плясали сами Плутон и Прозерпина с их призрачной свитой; этот ключ полнился не водой, а музыкой.
