Так она сама молила отца взять меч и милосердно убить ее. Потом она упала в обморок. Со скорбным сердцем Виргиний схватил меч и одним ударом снес ей голову. А потом, если верить историку, взял ее голову за волосы и принес в судилище. Там он положил ее на стол перед судьей. Когда Аппий увидел отрубленную голову, он приказал немедленно повесить Виргиния. Но тут собралась тысячная толпа, все скорбели и жалели рыцаря. Все эти люди знали, или подозревали, что судья сам нарушил и опозорил закон. Они давно заметили подлое поведение смерда Клавдия, который выступал истцом. А Аппий давно славился своим распутством. Никто ему не верил. И народ выступил против него, обвинил его в обмане и бросил в тюрьму; там, в камере, он покончил с собой. Клавдия приговорили к казни и хотели вздернуть на ближайшем дереве, но Виргиний так убедительно вступился за него, что негодяя не стали казнить, а отправили в изгнание. Жаль, конечно. А иначе этого злодея непременно повесили бы. Все остальные виновники, замешанные в этом деле, были схвачены и немедленно казнены.
Вот как воздается за грехи. Мы все должны вести себя осмотрительно. Никто не знает воли Господней. Никто не знает, как и куда Он нанесет Свой удар. Червь совести может долго питаться неправедной жизнью, а затем внезапно ужалить. Однако, сколь бы ни скрывали зло, порок всегда будет наказан. Вот что объединяет и простеца, и ученого: им не ведомы ни время, ни природа собственной кончины. Так что остерегайтесь. Отвернитесь от греха, пока грех не выдал вас с головой.
Здесь заканчивается рассказ Врача
Пролог и рассказ Продавца индульгенций
Пролог Продавца индульгенций
Здесь следует пролог Продавца индульгенций
Тут наш Трактирщик принялся божиться как полоумный.
– Господи! – орал он. – Клянусь кровью и телом Христовым, что за злодей этот судья! А какой негодяй его пособник! Они заслужили смерть, как заслуживают ее все лживые судьи и лживые истцы. Отцу пришлось убить родную дочь! Как дорого ей обошлась ее красота! Я давно это знаю, но скажу еще раз: так называемые дары Фортуны и дары Природы порой оказываются роковыми. Сама красота виновата в ее гибели. Какая печальная история! Да, все мы, баловни Фортуны и Природы, находимся в опасности. От этих благодетельниц больше вреда, чем добра.
– Да, добрый мой господин, грустную историю вы нам рассказали. Ну что ж! Что поделать, сэр Врач. Молю Бога, чтобы вы были живы и здоровы. Молюсь о том, чтобы ваши склянки и ночные горшки сверкали чистотой, чтобы ваши слабительные и мази приносили пользу, чтобы ваши лекарские бутылочки были надежно заткнуты пробками, а ваши старые книги стояли на полке. Благослови все это Господь! Тогда вы будете процветать. Должен сказать, вы – симпатичный человек, вы больше похожи на епископа, чем на ученого. Вы заметили, как дотошно я перечислил все предметы, что лежат в вашем дорожном сундуке? Я во врачебных хитростях не разбираюсь, но про здоровье и болезни знаю многое. У меня от вашего рассказа чуть сердечный приступ не приключился. Мне нужно прямо сейчас принять какое-нибудь лекарство или хотя бы отхлебнуть глоток крепкого эля. Ну, а потом – послушать чей-нибудь веселый рассказ, чтобы отогнать печальный призрак Виргинии.
Тут Трактирщик обратился к Продавцу индульгенций.
– Мой добрый друг, – сказал он, – расскажите нам смешную историю. Мне необходимо развеселиться.
– Непременно расскажу, – отозвался Продавец индульгенций. – Но сначала мне и самому нужно чуть-чуть выпить. Нет ли тут пивной поблизости? Я бы и пирожок перехватил.
Но тут остальные паломники принялись негодующе кричать Трактирщику:
– Не надо нам больше сальных анекдотов! Пускай расскажет нам назидательную историю. Пускай задаст нам урок-другой.
– Да, именно это вам и нужно, – согласился Продавец индульгенций. – Но сначала мне хочется выпить. И немного собраться с мыслями, чтобы вспомнить какую-нибудь достойную историю.
Выйдя из трактира, он оседлал лошадь и обратился к паломникам.
– Господа и дамы, – сказал он, – как вы все знаете, я привык проповедовать в церквах. – Я стараюсь говорить зычно, как только могу, чтобы мой голос звенел словно колокол. Разумеется, я знаю свой предмет наизусть. Тема ведь всегда одна и те же. Знаете, какая? Жадность – вот корень всякого зла. Вначале я говорю всем, откуда я приехал. Из Рима или из Иерусалима. Для них разницы нет. А потом показываю мои папские индульгенции. Ах да, перед этим я предъявляю епископские печати на моих бумагах, чтобы оградить себя от назойливых клириков: вдруг кто-нибудь встрянет и помешает мне выполнять святое Христово дело. Ведь иные священники так ревнивы! А потом я приступаю. Я рассказываю пастве об индульгенциях, которые предлагают кардиналы, патриархи и архиепископы. Я бормочу несколько слов на латыни, приправляя ими свою проповедь, и прошу всех на коленях помолиться о спасении их душ. Затем достаю из мешка стеклянные ларцы, где заключены мощи святых: где ключица, а где запястье.
«Вот, добрые прихожане и прихожанки, – говорю я им, – здесь плечевая кость одной из тех овец, что Иаков пас на холмах Беершевы. Прислушайтесь к моим словам. Опустите эту кость в любой колодец или источник – и его вода будет излечивать ваш скот от ящура или сыпи. Она будет исцелять змеиные укусы и убивать кишечных глистов. Пригоните скот к этому источнику. Когда скотина попьет из него, то избавится от струпьев и язв и выздоровеет. Слушайте меня внимательно. Если кто-то из вас будет раз в неделю, перед рассветом, пить воду из такого родника, то ваш скот будет плодиться и размножаться. У вас будет столько ягнят, что даже не сосчитаете. Так говорится в Книге Бытия из Священного Писания. Вы сами можете найти и прочитать эти строки. Глава 39. Стихи 37–39. Я открою вам кое-что еще. Эта вода лечит от подозрительности и недоверчивости. Если вдруг кто-то впадет в ревнивую ярость, подмешайте ему в похлебку такую воду. Он сразу переменится. И никогда больше ни в чем не станет обвинять свою жену – даже если застанет ее в обществе священника, а то и двух. А видите вот эту перчатку, связанную из шерсти? Если кто-нибудь наденет такую перчатку, то у него всегда будет богатый урожай. У него родится много пшеницы или овса. Много всего, что только он ни посеет. Главное – пожертвовать мне немножко серебра. И тогда урожай будет обильным. Попомните мои слова. Но я должен вас предупредить, добрые дамы и господа. Если среди вас есть человек, который совершил смертный грех, слишком ужасный, чтобы в нем исповедаться, если среди вас есть женщина, которая изменила мужу, то таким людям нельзя подходить сюда, к моим святым мощам, с пожертвованиями. Они лишены благодати. Они лишены силы. Но остальные – все, кто желает сделать пожертвование, смело подходите. Я отпущу вам грехи. У меня есть епископское разрешение исповедовать и отпускать грехи».
Вот таким обманом я заработал не меньше сотни фунтов, продавая индульгенции. Я стою на кафедре как священник. Я проповедую болванам. Я заклинаю их. Я пускаю в ход все известные уловки. Плету небылицы десятками – и никто не выведет меня на чистую воду. Я наклоняюсь вперед и вытягиваю шею, будто горлица, усевшаяся на балку амбара. Мои руки и язык так трудятся, что на меня любо-дорого смотреть. Я призываю прихожан отречься от греха алчности. Я убеждаю их проявить щедрость. Особенно – ко мне. Конечно, меня привлекают только их деньги, а до душ их мне дела нет. Какая мне разница, куда они попадут после смерти! По мне, так пускай хоть ежевику в аду собирают.
