Любимый удар снизу вверх разрезал воздух.
Огромная туша, казалось, оторвалась от земли и, немного повисев в воздухе, свалилась без сознания на притоптанную траву.
Но ненадолго.
Через несколько секунд Афанасий поднялся и радостно заорал:
– Он меня побил! Макс, иди скорей сюда! Наконец-то я встретил человека, который свалил меня с ног! Причём одним ударом!
– Тише, ты! Карателей накличешь, – шутливо пожурил подоспевший командир.
– Как звать тебя, мужик?
– Паша.
– Давай по сто пятьдесят за знакомство!
– Не употребляю. И тебе не советую.
– Вот как? Не уважаешь?
– Уважаю, Афоня… Но пить не буду.
– Ладно, в следующий раз! Договорились?
– Договорились.
– А фамилия твоя как, Паша, чтобы знать, кто меня побил?
– Вялов.
– Не может быть! Вялов! Сам чемпион «Динамо»! А я-то думаю, кто ж это мне так в морду заехал? Паша, я ведь за тебя болел! В тридцать восьмом. Ты мне ещё руку из-за каната протянул… Проси, что хочешь, друг!
– Пошли назад, в землянку, расскажешь всё, что думаешь об этих, как ты говоришь, хлыщах.
* * *
– Значит так, старший средь них – Степан. Точно! Хоть и рядовой. Обоих в строгости держит, в том числе и офицера. Чуть что – сразу в рыло. Но супротив нас с тобой, Паша, он никто. Мелкий шалунишка. Я ему щелбаном башку снесу. Легко! А вот в картах Кочергин силён. Они всё время в какую-то идиотскую игру резались. Очки подсчитывали… Я было попробовал – куда там, у нас в деревне в дурака не все знают как играть!
Про Юродивого только однажды разговор зашёл. Мол, как бы нас не опередили… А про объект они часто вспоминали. Как я понял – это дом, где живёт Юродивый. А шеф – их начальник. Кто – понятия не имею.
– Сейчас выясним! – пообещал Вялов, не перебивая выслушавший монолог партизана.
* * *
Всех троих снова доставили в землянку, где уже находились Макс, Вялов и Сидоркин.
– Ну что, земляки, будете упорствовать дальше или добровольно во всём признаетесь?
Задержанные продолжали молчать и обмениваться недоуменными взглядами.
– Что значит «объект»? – не унимался Павел. – И кто такой Юродивый?
– Отдайте их мне, товарищ капитан, я живо вправлю им мозги! – предчувствуя потеху, потёр ладони неугомонный Афоня.
– Отставить! К вам обращаюсь, господин Кочергин. Ну!
– Я не знаю, о чём вы говорите…
– Расстрелять!
– Есть! – весело воскликнул Сидоркин, обнажая пистолет. – Пшёл! – он пинками вытолкал толстяка из землянки.
Вскоре там, наверху, раздался гулкий выстрел.
– Нет, вы не посмеете, мы же свои, советские, – вдруг запаниковал младший лейтенант. – Я… Я хочу на фронт. Кровью искупить позор, – он явно начал заговариваться.
– Что ты мелешь, урод! – одёрнул его Гонтарь. – Держи себя в руках. Помирать так помирать…
– Нет. Не хочу! Меня мама ждёт! Денис, родненький, ну скажи им наконец, что мы не виноваты!
– Кто такой Юродивый? Гонтарь!
– Впервые слышу…
– Макс, приведите в исполнение…
Командир партизан скорчил на лице подобие улыбки, ехидной, злой, и повёл задержанного к выходу из штабной землянки.
Спустя несколько секунд младший лейтенант услышал ещё один хлопок и упал на колени.
– Простите меня. Я больше никогда…
– Встать! – заорал Вялов – Куда шёл, говори!
– В… В… В Весьегонск…
– Зачем?
– Шеф…
– Кто он?
– Альфред Розенберг! Рейхсминистр оккупированных территорий! Это он поручил нам выкрасть полоумного мальчишку. Мол, конкуренты из какой-то зондеркоманды не хотят шевелиться и уже больше года водят за нос фюрера…
– Что значит «как бы нас не опередили»?
– Три группы. Розенберг лично снарядил три группы, которые будут засылать в Весьегонск с интервалом в десять дней, если предыдущая не справится. После нашей отправки прошла неделя.
– Значит, через три дня…
– Пойдёт следующая команда.
– Ладно… Помолись, облегчи душу…
– Нет! Я не хочу!! Пожалуйста… Вы не имеете права-а-а!!!
Истошный вопль заглушил выстрел.
Капитан спрятал пистолет в кобуру и плюнул в лицо покойнику. Предателей он не выносил на дух. Лучше сдохнуть, но не изменить!
* * *
Уже больше трёх лет Токарев – начальник управления. А Вялов до сих пор не поговорил с ним откровенно. Да и сам Дмитрий Степанович ни разу не проявил инициативы. И вот наконец они встретились.
– Нам срочно надо вернуть всех в Весьегонск. Бабикова, Лаврикова, Чижика. И организовать второе кольцо охраны.
– Зачем ты говоришь об этом мне? Есть Лаврентий Павлович, который лично тебя курирует. К нему и обращайся.
– Связь прервана…
– В моём кабинете – прямой телефон. Бери, пользуйся! Мне выйти или как?
– Если можно… Здравия желаю, товарищ народный комиссар! Вялов беспокоит.
– Как дела?
– Надо поговорить! С глазу на глаз.
– Хорошо. Я распоряжусь, чтобы Токарев выделил тебе автомобиль.
– Не надо. У меня есть. Трофейный.
– Когда будешь?
– Часа через три-четыре.
– Хорошо. Я отменю совещание. Жду!
* * *
Дорога растянулась на все шесть часов. На каждом перекрёстке – патруль. Рука устала размахивать красной книжицей.
А при въезде в Москву – и вовсе. Чуть ли не допрос. Куда, зачем, с какой целью.
Правда, в самой столице ездить стало легче – транспорта практически не осталось.
На Лубянке – обычное столпотворение. Лица строгие, озабоченные, порой даже – злые, но непременно важные. Кому война, а кому мать родна!
А вот Берия совсем не изменился.
Всё те же щёки на плечах, холёность в чертах, вальяжность в движениях, плавная тягучая речь.
– Здравия желаю, товарищ нарком!
– Здравствуйте, Павел Агафонович. Садитесь.
– Есть!
– Ну, что там у вас? Докладывайте.
– Крюгер в опасности!
– Почему вы так решили?
– Розенберг ему не доверяет. И уже отправил несколько диверсионных групп, имеющих целью захват Юродивого. Одну из них мы намедни ликвидировали.
