Кимерий и Лид чувствовали воодушевление. Они не чаяли так дешево отделаться от Хумиуа. Будь на его месте Сатрабат, он вытряс бы из их кошельков все до последней драхмы. Уж он-то сразу понял бы, что только какое-то очень важное дело заставило двух приятелей отправиться в столь дальнее и небезопасное путешествие. А за важное дело и платить нужно по повышенному тарифу.
Но Хумиуа, которому, как и остальным разбойникам, попадали только крохи от добычи, совсем потерял голову от жадности. Для него сто драхм были целым состоянием. Тем более что никто из шайки о них не знал. Когда Кимерий и Лид уезжали, он настоятельно попросил их, чтобы они не проговорились сопровождавшим их разбойникам о сумме сделки. Что ему и было клятвенно обещано.
Разбойники-следопыты свое дело знали отменно. Они и впрямь были одними из лучших. Засидевшись за зиму в тесной пещере, разбойники ехали даже быстрее Кимерия и Лида, хотя те очень торопились. Им нужно было успеть к устью Истра до того, как войско персидского царя Дария начнет переправу, иначе обещанного вознаграждения они не получат; так сказал Алким.
Дальнейший путь проходил по лесным рекам. Их было много, самых разных, — шириной от десяти локтей до пяти стадий. Не будь с ними проводников из числа разбойников, Кимерий и Лид уже давно запутались бы в хитросплетении рек, речушек и ручьев. Ведь в зимнее время им не доводилось бывать в этих краях, а под снегом рельеф местности изменялся до неузнаваемости.
По льду повеселевшие лошади шли бойко и споро, нередко переходя на бег. Ветер прошелся по застывшей речной глади словно метлой, и лед был прикрыт лишь тонким слоем слежавшегося снега. Иногда им приходилось углубляться и в лесную чащу — чтобы перейти с одной реки на другую, которая вела в нужном направлении. Но идти по лесу было безопасно — он погрузился в зимнюю спячку, как и реки. Время от времени разбойники устраивали охоту, чтобы добыть пропитание, но она не всегда была удачной — дичи в лесу было мало…
Очередной переход от одной реки к другой, где Кимерий намеревался остановиться на привал, был одним из самых сложных. Видимо, осенью в этих местах случился бурелом, о котором разбойники не знали, и теперь приходилось объезжать поваленные деревья. Это удлиняло путь, и Кимерий нервничал — они могли не успеть к месту привала до темноты. Уже кончалась зима, но все равно темнело очень быстро, к тому же он почувствовал какое-то беспокойство, даже страх, чего раньше не было.
Кимерий вертел головой во все стороны, стараясь понять, откуда исходит опасность, — а она точно была, таилась в глухой чащобе — но даже инстинкты древнего племени, к которому принадлежал его отец, не спешили на выручку потомку киммерийцев. В конце концов они с большими трудами пробились на лесную поляну, от которой, как утверждали проводники, рукой подать до реки. Вечер уже полностью заявил о своих правах, и на лесные заросли начал опускаться морозный туман.
Но едва все вздохнули с облегчением, как неожиданно раздался волчий вой. Он был оглушающее сильным, от него затряслись поджилки, и казалось, что вой исходит со всех сторон.
— Мы пропали! — в отчаянии воскликнул один из разбойников. — Волки не выпустят нас живыми!
Кимерий и сам понимал, что их отряд попал в серьезный переплет. Зимой волки обычно сбивались в большие стаи, и если решались напасть на кого-нибудь, то всегда доводили дело до конца, невзирая на свои потери — голод был страшнее моментальной смерти. Зимой вся крупная живность — волчья добыча — обычно уходила в более теплые места, поближе к рекам, в плавни, где было много корма, оставалась одна мелочь, которой не насытишься, и хищникам приходилось туго. В плавнях был слышен каждый шорох, и незаметно подобраться к жертве не удавалось. Поэтому волки в основном резали скот степных племен или устраивали облавные охоты на тарпанов, оставшихся в местах их привычного обитания.
— К реке! — вскричал Кимерий. — Быстрее к реке! На открытом пространстве нам легче будет сражаться! Здесь мы не видим, сколько их!
Но едва путники немного успокоили своих коней и ринулись по хорошо заметной звериной тропе к берегу, как дорогу им заступили два огромных волка с седой, почти белой шкурой. Кимерий похолодел; он понял, что за звери их окружили. Это были лесные волки, реликт древней эпохи. Их осталось немного, но они отличались свирепостью и огромной силой. Лесной волк мог перекусить ногу лошади, как тростинку. Два волка запросто валили на землю даже самого сильного тура. От них не спасали самые быстрые лошади; лесные волки могли бежать целый день, пока жертва не упадет от усталости.
И все равно нужно было сражаться за свою жизнь; иного выхода просто не было. Кимерий, который оказался впереди отряда, молниеносно натянул лук, и стрела полетела в цель. Но что это? Ему показалось, будто он сходит с ума — фигура волка начала расплываться, терять привычные очертания, словно ее растворил туман, и на месте огромного зверя вырос человек. Он держал в руке стрелу, пущенную Кимерием, и улыбался. Это было настолько невероятно, что разбойники, приготовившиеся к бою с хищниками, попытались повернуть своих коней назад, вопя словно сумасшедшие:
— Это оборотни! Волкодлаки! А-а-а! Спаси нас, матерь Кибела!
Все дальнейшее произошло настолько быстро, что никто не успел опомниться. В воздух взвились арканы, и спустя небольшой промежуток времени всех разбойников во главе с Кимерием и Лидом спеленали как младенцев и натянули на головы торбы. Потом их небрежно бросили на лошадиные крупы, и дальнейший их путь напоминал состояние, которое испытывали те несчастные, которым угораздило попасть в плен к разбойникам.
На поляне, которую оставили люди, происходило пиршество — волкам оставили двух коней разбойников. В лесной тишине слышался хруст костей и изредка тихое рычанье. Луна наконец пробила тонкий слой перистых облаков и осветила безбрежные лесные дебри голубоватым призрачным светом. С высоты птичьего полета можно было различить тени ночных хищников, которые вышли на охоту; они бесшумно пробирались между деревьев, готовые в любой момент пустить в ход свои клыки.
Морозная лунная ночь, полная опасностей для мелкой лесной живности, вступила в свои права.
Глава 8
Нападение на караван
Весна в скифскую степь пришла ранняя. Снег сошел за считанные дни — начало первого месяца весны — элафеболиона
[56]
— выдалось на редкость солнечным и теплым. Животные и птицы, соскучившиеся за долгую морозную зиму по животворящим солнечным лучам, казалось, сошли с ума; вся степная живность бегала, скакала, порхала, бодалась и кусалась, выясняя отношения в брачных играх, и степь полнилась самыми разнообразными звуками — от писка полевки и птичьих трелей до мычания круторогих туров и ржания тарпанов.
В обширной низине, которые иногда случаются в степи, паслось небольшое стадо сайгаков — под сотню голов. Обычно сайгаки предпочитали совершенно ровные степные пространства с каменистыми или глинистыми почвами, где чувствовали себя более уверенно, нежели на холмистой местности с высоким разнотравьем; на твердой почве животные развивали очень большую скорость, и даже лесные волки не могли за ними угнаться. Но сайгаков соблазнила молодая изумрудно-зеленая трава, которая в низине, закрытой от холодного ветра, появилась раньше, чем на открытом пространстве.
