— Можешь. Но не нужно. Просто у страха глаза велики и иногда они видят совершенно невероятные вещи.
— Но я правда видел… — пробормотал совсем сбитый с толку Гекатей.
Однако джаниец больше его не слушал. Он принял в дар от Стратоника два больших бурдюка доброго вина, попрощался с купцом (который начал просить, чтобы такие замечательные воины обязательно остались в качестве охраны каравана, суля Озару большие деньги, но его просьбы джанийцы пропустили мимо ушей), и вскоре четыре всадника, мчавшиеся во весь опор, исчезли вдали. Если бы Гекатей мог заглянуть в ложбинку, находившуюся в двадцати стадиях от каравана, то увидел бы тех самых волков, о которых шла речь, — они как раз доедали скакуна Хумиуа. А сам помощник Сатрабата брел по степи с безумным выражением на лице и бормотал что-то бессвязное. Волки его не тронули.
Глава 9
Джанийцы
Дремучий лес, покрывающий огромные пространства, стоял сплошной стеной. Казалось, что вряд ли здесь когда-нибудь ступала человеческая нога. Только звериные тропки, отчетливо видимые на снегу, оживляли мрачный пейзаж. Но звери выходили кормиться и на охоту в основном вечером и ночью, а днем в лесу стояла звенящая тишина. Лишь изредка раздавался дробный стук дятла, да и тот длился недолго.
Тем не менее люди в лесу жили. По полянам и прогалинам шла достаточно широкая тропа (скорее узкая дорога), по которой свободно могла проехать повозка и которая в конечном итоге упиралась в засеку — оборонительное сооружение из деревьев, поваленных рядами. Верхушки деревьев были направлены в сторону предполагаемого противника, а ветви засечены и стали острыми, как копья. Кроме того, лесные жители вбили в землю толстые колы, чтобы деревья нельзя было сдвинуть с места, и посадили кусты терновника, закрывшие все прорехи.
Добравшись до засеки, путник попадал в самый настоящий лабиринт. В засеке был проход, но не прямой, а с изгибами и поворотами. По сторонам его ограждали деревья, стоявшие так плотно, что между ними не смог бы протиснуться даже средних размеров зверь, не говоря уже о человеке. Эти стены из деревьев явно были творением рук человеческих, потому что по бокам ветки срезали, а вверху заплели в шатер.
Но главный сюрприз ждал путника впереди — проход упирался в массивные дубовые ворота, защищенные сторожевой башней. И она не пустовала. Над башней вился легкий дымок — это дозорные грелись у жаровни, на которой можно было приготовить и обед.
По другую сторону засеки лес неожиданно становился светлым и негустым. Из кустарников остались лишь ягодные, остальные были вырублены, а большие деревья частично пошли на засеку, а частично на строительство — с возвышенности, куда забралась тропа, открывался потрясающе красивый вид на большое поселение с рублеными домами. Оно располагалось на высоком берегу реки, где был сооружен причал и амбары для вяления и хранения засоленной рыбы. Таких поселений у джанийцев было несколько, но это считалось своего рода столицей племени.
Ивор стоял на пригорке и наслаждался видом родного поселения. Как давно он здесь не был! Людей в племени явно прибавилось, потому что небольшая рощица на противоположном конце поселения была вырублена и на ее месте выросли избы, да еще какие — двухэтажные. Это было для племени джанийцев в диковинку. Похоже, в этих избах жили купцы и знатные люди.
Юноша знал, что богатство у джанийцев не считалось большой заслугой. Все то, что наторговывали купцы, принадлежало всему племени. Но распределение благ шло по степени полезности человека обществу. А кто приносит самые большие блага племени? Конечно же защитники-вои в первую очередь, жрецы, которые общаются с божествами и просят у них для всего племени заступничества перед темными силами, затем купцы, обменивающие то, что произвели джанийцы, на нужные товары из дальних краев, потом ремесленники, охотники, земледельцы, лесорубы и прочий работный люд.
Не забывало племя и про женщин, особенно одиноких, мужья которых погибли в бою. Они были на полном обеспечении. А уж про полных сирот, таких, как Ивор, и говорить нечего — им предоставлялось все самое лучшее. За одним исключением — в большинстве своем сироты исполняли роль лазутчиков, ведь тоска по родине значительно меньше, чем по родителям. Они жили и в греческих полисах, и в Аттике, и даже в самой Персии, под бдительным присмотром тайной царской стражи, которая, как это ни удивительно, не замечала бревна в своем глазу.
Лазутчиков учили своему ремеслу с детства. Военное дело было обязательным, даже для девочек, — пока они не входили в пору зрелости, — но знание чужих языков не входило в программу обучения всех юных джанийцев. Это была прерогатива лазутчиков. Для этого приходилось привлекать иноземных учителей, а поскольку они вряд ли согласились бы надолго поселиться среди варваров, их просто умыкали. Потом, спустя годы, они возвращались домой вполне обеспеченными людьми, — джанийцы платили за обучение, не скупясь, — но никто из них даже не заикался о том, где он пропадал столько лет, и свято хранили тайну.
Об этом заботились жрецы, обладающие даром внушения и еще кое-какими средствами, от которых волосы становились дыбом. Поэтому мало кто знал о племени джанийцев, а если что и было известно местным и прочим племенам, так это разные выдуманные истории о волкодлаках и прочих ужасах.
Особенно всех поражало то, что джанийцам подчиняются лесные волки, самые страшные звери на скифской равнине. Даже пантеры и львы, иногда забредающие в места расселения скифских и иных племен, не были такими кровожадными хищниками. Можно было отбиться от самого большого льва, но если нападали лесные волки, то спасти от них могло только надежное укрытие. Вдвоем волки одолевали даже лесного хозяина, медведя, но до стычек между ними дело доходило редко — обе стороны относились друг к другу уважительно и старались не пересекаться. Мало того, медведь, менее удачливый охотник, чем лесные волки, обычно подъедал остатки их добычи. Иногда даже создавалось впечатление, что они специально оставляют ему не просто объедки и кости, а кусок туши оленя или лося.
Когда джанийцы подружились с лесными волками, не помнили даже жрецы. Так было всегда, отвечали они на вопросы детей. Но вот слиться с волком душой получалось не у всех. Конечно, многие могли на небольшой промежуток времени создавать иллюзию превращения человека в волка, практически все джанийцы — как мужчины, так и женщины — свободно и мирно общались с волками, но в племени были и настоящие мастера перевоплощений и дрессировки хищников. Этому искусству обучались и лазутчики — в первую голову. Однако лишь немногие из них в полной мере постигали сложную науку, которая была за гранью человеческого разума. Что касается Ивора, он был одним из лучших учеников мастера по имени Волх.
«Жив ли он?» — с тревогой думал Ивор, спускаясь с холма. Старик был ему за родного отца. Но Радагос, который время от времени навещал племя, чтобы доставить вождю сведения от Ивора, не мог это выведать. Все, чем занимался Волх, было большой тайной. Своих учеников он надолго уводил в леса, где они жили среди волков, чтобы привыкнуть к ним и изучить волчий «язык». Он был настолько сложным, что на его изучение уходили годы. А уж подчинить зверя своей воле (и не одного, а целую стаю) было и вовсе сверхсложной задачей. Правда, такие мастера, как Озар, побратим Ивора, мог это делать не хуже самого Волха, притом очень быстро. Иногда казалось, что он может беседовать с волками мысленно.
