— Зачем?! — вопрошал Артабан. — Дэв меня побери, если я что-то понимаю! Зачем мы пришли в эти дикие степи?! Где заморские саи, которые должны были встретить нас на этом берегу Истра?! Ах, да, их нужно искать… Действительно, это нам просто необходимо, ведь мы должны отобрать у саев их многочисленные стада, потому что ничего другого у этих варваров нет. Стада, которые войско съест в походе! Хорошенькая прогулка получается.
— Разведка донесла, что на расстоянии пяти парасангов нет ни единого человека, — мрачно заявил Гобрий. — Встречаются поселения, но они брошены, а запасы продовольствия вывезены. В поселениях нет даже собак.
— А я говорил, убеждал, что нужно идти на Индию! — встрял в разговор Отан. — Нам ведь покорилась только часть ее. Там цивилизованные края, богатые города, где много золота и драгоценных камней. Индийцы смелые воины; хорошее подспорье для нашей армии перед походом на Грецию, который ты, царь, почему-то отменил.
— Без Эллады в твоей царской парагнотиде
[70]
не хватает самого драгоценного камня, — сказал Артаферн. — Только тот может считаться повелителем мира, кто владеет греческими государствами.
Это заявление Артаферна граничило с непозволительной дерзостью, и все затихли, ожидая неминуемого гнева повелителя персов — ведь Дарий уже заявил, что он живой бог, которому подчинены все народы цивилизованного мира. В Египте он назывался Интариушом и короновался как фараон с именем Сетут-Ра — потомок бога солнца Ра, рожденный богиней Нейт, владычицей Саиса. По его указанию начали строить храмы Амону-Ра в долине Пирава
[71]
и в Великом оазисе, а еще он велел копать канал от реки Пирав, текущей по Египту к морю, идущему из Персии.
К тому же, при дворе были сторонники и другой точки зрения на Эллад, которые утверждали, что обладание гористой страной и островами, на которых было расселено греческое племя, не принесет Персии ни малейшей пользы. По этому поводу среди знати шли жаркие споры, и мало кто удивился, когда царь изменил свое мнение и повел войска на заморских саев; все решили, что верх взяли те, кому нравилась эллинская цивилизация и кто не хотел ее гибели. Многие думали, что этому решению Дария поспособствовал и спартанский царь Демарат, хотя это было совсем не так.
Однако Дарий промолчал. Его лицо оставалось неподвижным и бесстрастным. Царь был мудр не по годам и не сердился на своих близких друзей и смелых, испытанных в многочисленных сражениях военачальников. На их месте он говорил бы то же самое. Никто не верит, что этот поход закончится благополучно. Даже Атосса. А уж ее-то женской интуиции он доверял всецело. Дошло до того, что Атосса начала затевать интриги и стала настаивать, чтобы он сделал наследником ее сына Ксеркса.
«Боится, что не вернусь из похода живым, — с горечью думал Дарий. — Демарата подослала с толкованием закона эллинов о престолонаследии. Будто я сам не вижу, что Артобазан будет слабым правителем. Но как всем им объяснить, что мне край нужен этот поход?! Эллада подождет, никуда она не денется, а вот без царской Хварны мне никуда. Нужно добыть ее любой ценой. Любой!».
Подавив восстание вавилонян, Дарий хотел увезти из Вавилона его священный оберег — палладий, золотую статую верховного бога Мардука, но не посмел. Он даже не исполнил своего намерения покончить с Вавилоном как с царством. А все потому, что такое действо мог произвести только тот, кто владеет божественной Хварной. Иначе гнев богов, пусть и чужих, мог обрушиться на ничем не защищенную голову нечестивца.
— Наконец мы дождались обещанных ханаанским купцом Итобаалом проводников по землям заморских саев, — сказал Мегабаз, чтобы хоть как-то разрядить чересчур затянувшуюся гнетущую тишину. — Они прибыли сегодня утром.
Дарий оживился.
— Благодарю тебя за добрые вести, Мегабаз! — сказал он бодрым голосом. — Теперь дело пойдет веселей. Скоро мы настигнем этих трусливых варваров. А что касается ваших сомнений… — Дарий посуровел. — Вы мыслите чересчур узко. Даже если поход будет неудачным (что в принципе немыслимо), все равно мы остаемся в выигрыше. Все переправы через Боспор Фракийский и Истр останутся в нашем владении; ныне они укрепляются. Там будут наши форпосты. Такие важные города, как Перинф, Византий, Дориск, а также острова Лемнос и Имброс, присоединены к персидскому государству. Уже одни эти завоевания дорогого стоят. Уж вас-то не нужно учить мыслить стратегически. А что касается завоевания будто бы пустынных и никому не нужных земель, где нет ни золота, ни драгоценностей, ни даже послушных рабов, только никчемные кровожадные варвары, достойные лишь полного истребления, то и в этом вопросе вы неправы. Здесь огромные степные пространства, покрытые сочной травой. В этих местах могут пастись неисчислимые стада овец, лошадиные табуны. Мы переселим сюда наших горцев, у которых нет даже клочка земли, чтобы прокормить свою семью, потому что вокруг их поселений одни скалы, и наша армия всегда будет иметь столько лошадей и продовольствия, сколько потребуется для самых длительных походов.
Выслушав речь царя, военачальники воспрянули духом, оживились, повеселели, возбужденно заговорили, перебивая друг друга, и даже на лице всегда мрачного Отана, который пошел в поход только потому, что был родственником Дария (его дочь Файдима стала женой царя), появилось некое подобие кривой улыбки. Так, шумной толпой, они покинули шатер повелителя персов, а Дарий велел позвать греков, которые строили и охраняли переправу на Истре.
Когда все они вошли в шатер, царь приказал:
— Как только последний воин окажется на северном берегу Истра, мост разрушить. На корабли погрузить припасы, чтобы облегчить путь войскам и нашим снабженцам, и двигаться вдоль берега Ахшайны, не теряя из виду наши дозоры.
Греки в замешательстве переглянулись, помялись, не решаясь возразить царю царей, и промолчали. Все они были тиранами — правителями в основном ионийских городов-полисов — и повели в поход свои отряды не по велению долга, а по приказу Дария, хотя этого им хотелось меньше всего. Но отказаться никто из них не посмел, ведь свое высокое положение они получили благодаря царю персов и свергнуть их не могли только потому, что за спиной у каждого стояло грозное персидское войско.
Один лишь своенравный Коес, грек из Митилены, который не обладал столь значимыми титулами, как остальные, но вместе с Мандроклом проектировал и строил переправу, решительно обратился к Дарию:
— Позволь слово молвить, великий царь.
— Говори, — милостиво кивнул Дарий.
Он бы неравнодушен к людям грамотным, в особенности творческим, и к знатокам чужой речи. Писцы, которые знали два или несколько языков, ценились на вес золота. Ведь официальное делопроизводство велось и на местных наречиях. В ходу были по меньшей мере три языка — древнеперсидский, арамейский и эламский, и в моду все больше входил греческий. Дарий приглашал из других стран знаменитых зодчих, талантливых художников, ювелиров, известных строителей и платил им очень щедро.
