– Так завтра, брате? Умри, Шукал, но пороху добудь.
– Умру, так кой с меня будет прок? – проворчал молодой
надсмотрщик.
И тут Лиза робко подала голос:
– Может, и я на что сгожусь?
Шукал только хохотнул:
– Предложила как-то кошка поискать у мышки вошки. С той поры
гуляют вошки: эту мышку съела кошка!
– Я никому не скажу, клянусь! – горячо прошептала Лиза,
напряженно глядя туда, где во тьме угадывались седые волосы и мрачные очи
Волгаря. – Я вас не выдам! В чем заминка ваша?
– Завтра ночью мы хотим взорвать каюту с охранниками, –
спокойно, словно о самом обыденном, ответил Волгарь. – Для сего надобен
порох: проделаем щели в палубе, порох туда просыплем, а сверху огня. Но бочонки
с порохом под стражей в той же каюте. Миленко – он не Шукал никакой, а Миленко
Шукало, серб, и магометанином только слывет – таскал оттуда потихоньку, сколько
мог, да опасаемся, приметят. Гюрд, гадюка оттакелезная
[140],
с него глаз не сводит, а надобно, чтоб и в каюте бочонков вдосталь было, а то
взрыва не будет.
Лиза встрепенулась. Ничего сложного, на ее взгляд, тут не
было.
– А если огонь не сверху, а в самой каюте запалить?
– Как так? – насторожился Миленко.
– Да вот так. Крик, шум поднять надобно среди ночи, чобарджи
повыбегут, а тут кто-нибудь в каюту прошмыгнет и сунет факел в бочонки!
– И вместе с ними – в клочки, – проворчал Рудый.
– Да сие полбеды, – откликнулся Миленко, но Лизу это в
самое сердце ударило, ибо она лишь сейчас поняла, что по ее плану именно
свободному от цепей и пригляду Миленко выпало бы взрывать порох – и, значит,
самому погибать прежде других. – Беда в том, что солдат в каюте в это
время не будет, а взрыв нам как раз для того нужен, чтоб их положить разом.
Лиза досадливо прикусила губу. Вот уж, право, не след бабе
лезть не в бабье дело. Но их план тоже неладен. Взрыв – это ведь стихия, словно
как пожар. Разве можно предвидеть силу и повадку вышедшего из повиновения огня?
– А ну как после взрыва галера ко дну канет? –
осторожно предположила она.
– Байдуже
[141]
, – ответствовал Рудый.
Лиза только фыркнула:
– Этак проще сразу всем вместе в море кинуться.
– Не можем, – усмехнулся Волгарь. – Прикованы мы.
Только вместе с галерою… Но ты не бойся, не потонет она, ежели точно порох
сочтем, какой останется в каюте и какой у нас будет. Соразмерить все надобно, а
пока не можем.
– А чем цепи расклепывать? – озабоченно спросила Лиза.
И Миленко отвечал ей, уже не артачась, как своему, как
сотоварищу:
– Я припас камни да молотки. Сегодня же еще до свету принесу
и раздам, под скамьями припрячете.
– С цепями мы укупци
[142]
справимся, а вот
с чобарджи делать что? – спросил Рудый.
– Ничего не попишешь, – помолчав, ответил
Волгарь. – Будем судьбу пытать!
Так ни на чем они и расстались. Когда Лиза воротилась к
себе, Гюрда еще не было на месте; и она мысленно возблагодарила бога. Теперь-то
она понимала, что гребцы так оживленно болтали ночами, лишь желая сбить с толку
охрану и заглушить переговоры о будущем бунте; и сердце ее сжималось от тревоги
за этих смельчаков. Волгарь был прав: свободу лучше всего добывать в море;
однако все остальное в его плане казалось Лизе, даже на ее неопытный взгляд,
слишком дерзким. Нет, казаки не смирились с неволею, как ей подумалось
вначале, – они предпочитали гибель бездействию, но их отвага, граничившая
с безрассудством, терзала ее сердце.
* * *
Лиза глаз не сомкнула до утра, перебирая самые невероятные
способы помочь заговорщикам. Перерезать солдат ночью? Но кто это сделает, кроме
нее и Миленко? А хватит ли у нее сил поднять руку на человека?.. Подмешать в
пищу чобарджи сонный порошок? Но они ели лепешки и сушеную баранину, а воду
пили из общих бурдюков. Самой ночью поджечь бочонки с порохом? Но как пройти в
каюту с горящим факелом незаметно?
Она забылась, когда за крохотным зарешеченным окошком уже
брезжил рассвет, и неожиданно провалилась в такой глубокий и крепкий сон, что
пробудилась лишь за полдень. Из глубин памяти выплыла, казалось бы, надежно
похороненная картина: они с Алексеем в полутемной церквушке; батюшка бормочет:
«Венчается раба божия Елизавета рабу божию Алексею…»; жених стискивает ее
холодные пальцы, а у нее в смятенных мыслях одно: что станется, когда они
останутся одни? Простит ли Алексей обман? Возможно ли ей нынче ночью
насладиться его поцелуями и объятиями?.. Бог весть, была ли она тогда, при
венчании, в самом деле обуреваема греховными желаниями, или же последующие
события вмешались в ее воспоминания и так изменили их?..
Лиза встала измученная. Ничего не видя вокруг, с гудящей
головою, с распухшими веками, пробралась в свой шатер на носу, где уже была
приготовлена вода, и очнулась не прежде, чем опрокинула на себя несколько
ведер. Долго расчесывала мокрые волосы. От соленой морской воды они слипались,
да Лиза уж притерпелась. Туго заплела косы, оделась, занавесила лицо покрывалом
и пошла на кормовой помост. Там ждал Сеид-Гирей, а Лизе хотелось при свете дня
увидеть заговорщиков, убедиться, что ночная встреча не приснилась ей. Но пуще
всего терзало любопытство как следует рассмотреть Волгаря.
Лиза уже ступила на мостик, ведущий меж скамеек гребцов, как
вдруг увидела, что навстречу ей бредет согнувшийся в три погибели Миленко,
несущий на плечах… бочонок с порохом! Покряхтывая, он обогнул Лизу и двинулся к
прикрытой парусиною горке бурдюков с водой и мешков с сухарями и кокачем.
Охранники сонно глазели, как Миленко подсунул под парусину бочонок и повернул
назад, к кормовой каюте. Да и Сеид-Гирей со своего помоста наблюдал за ним
безучастно, словно похищение пороха средь бела дня было самым обычным делом.
На мгновение Лизе показалось, что она ума лишилась, что все
это мерещится ей. Но тут же наткнулась на смятенный взгляд Рудого и поняла:
здесь что-то не так, произошло нечто непредвиденное, и смелый план заговорщиков
грозит полететь ко всем чертям. Волгарь сидел сгорбившись, опустив голову, лица
его не было видно, и отчаяние, владевшее им сейчас, угадывалось лишь в
ожесточенности, с которой он налегал на весло.
Миленко тем временем отнес один бочонок, другой… Гюрд
поторапливал его; и тут Лиза, не выдержав, обратилась к нему дрогнувшим
голосом:
– Во имя аллаха, скажи, что делаешь ты, господин?
