Лиза с Леонтием так и зашлись смехом, но вдруг Леонтий изо
всех сил стиснул ей руку. Она замолчала и с испугом воззрилась на него.
Лицо его было бледным и встревоженным, а глаза устремились в
чащу, откуда доносился негромкий хрипловатый хохоток.
Лиза на миг крепко зажмурилась. Ее охватил такой ужас, что
захотелось спрятаться, скрыться, ну хотя бы не видеть ничего вокруг! Этот
издевательский смех… Мало ли кто это мог быть, но она не в силах была думать ни
о ком, кроме Вайды.
Повернулась – и слепо пустилась бежать, пока не уткнулась в
холодную серую, поросшую сизым мхом стену кладбища.
Леонтий был уже рядом. Он подпрыгнул, уселся верхом на
стене, подхватил Лизу под мышки и втянул наверх. Спрыгнул сам, принял ее, и они
побежали по росистой траве под калину, к темному отверстию, ведущему куда-то
под землю, думая сейчас только об одном: хотя бы на время скрыться, затаиться,
оглядеться. И лишь когда, пригнувшись, они поочередно скользнули в яму, до Лизы
дошло, что они ищут убежища… в могиле!
Она вцепилась в руку Леонтия, готовая закричать, но, когда
он чуть слышно шепнул: «Ничего. Тише. Может быть, не заметили?» – нашла в себе
силы сдержать не только рвущийся наружу крик, но и запаленное дыхание.
Они постояли, и постепенно глаза привыкали к сумраку. Лиза
смогла разглядеть, что стены этого погреба, как и ограда кладбища, сложены из
дикого, нетесаного камня, и это не самая могила, а некие своды, под которыми
находятся могильные холмы, также выложенные камнем. Было их восемь, и у каждого
в головах поставлено на четвероугольном подножии плоское надгробие сажени две
вышиной. Вернее сказать, надгробий оставалось только два, а прочие лежали
разломанными. Можно было различить, что западная, оборотная сторона тех
надгробий, что остались целыми, изузорена цветками или звездочками наподобие
решетки, а на другой четко высечена непонятная надпись, тоже более напоминающая
причудливый узор.
Воздух здесь, против ожидания, не был зловонен и застоен,
так что Лиза постепенно отдышалась и смогла слушать что-то еще, кроме неистовых
ударов собственного сердца.
Но кругом царила мертвая тишина.
Она оглянулась на Леонтия. Тот пожал плечами и чуть слышно
шепнул:
– Побудь здесь. Я погляжу.
Он расцепил ледяные Лизины пальцы на своем рукаве и,
бесшумно поднявшись по ступенькам, выглянул, а потом вышел наружу.
Лиза смотрела ему вслед, когда какое-то движение в углу
погреба заставило ее резко повернуться.
Глаза ее вполне привыкли к царившей в подземелье полумгле, и
она рассмотрела то, чего не заметила прежде: деревянные помосты, на которые
укладывали покойников, не погребая их в землю. Но теперь там лежали лишь
черепа, кости и лоскутья желтой, зеленой, полосатой материи. И Лиза вдруг
увидела, холодея, как над помостом медленно поднялся желтый череп, за которым
тянулись длинные и густые черные волосы. Словно озираясь, череп обвел
подземелье черными провалами глаз.
У Лизы остановилось сердце, когда пустые глазницы обратились
на нее и череп замер. Она остолбенела, не в силах оторвать взор от черной тьмы
в глазницах. С помоста взлетела костлявая рука и потянулась к Лизе, не то
указуя на нее перстами, не то маня. Девушка испустила страшный крик и, не чуя
под собою ног, вылетела из подземелья.
Она едва не сшибла Леонтия, который попытался ее задержать,
и кинулась вперед, к разлому стены, ничего не слыша, кроме вкрадчивого,
ехидного смешка, который раздался там, в подземелье, и сейчас летел за нею,
будто призрак.
* * *
Бог весть, сколько летела без оглядки Лиза, пока не рухнула
почти без чувств на сырой мох, вся исцарапанная и облепленная паутиною,
потерявшая где-то свой узел. Рядом повалился Леонтий. И девушка наконец-то
смогла расслышать его надорванный голос:
– Да тише! Тише! Это люди. Живые люди, не мертвецы. Над нами
просто подшутили. Пожалуйста, успокойся!
Утешения его были явно бессмысленными, ибо как раз людей-то
им и следовало опасаться. По крайности, одного человека – Вайду. Но, как ни
странно, страх Лизы немного отступил.
Она села, обобрала с лица паутину и, проворно переплетая
распустившуюся косу, огляделась.
Совсем рассвело, но дневной свет неохотно проникал сквозь
сплетенье ветвей. Впереди расстилался кочкарник, поросший мхом и лохматой
травой.
На грязно-зеленой трясине то тут, то там темнели округлые
полыньи в несколько саженей шириной; мрачный отблеск воды, стоящей всклень,
заставил Лизу опять похолодеть.
Итак, словно по наводке лешего, забежали они прямиком на
мшаву, моховую болотину, от которой и остерегала их Татьяна. А что теперь?..
Лиза оглянулась. Кочкарник тянулся впереди, сколько хватал
глаз, но невдалеке она увидела тропу не тропу, а некое нагромождение
горбыльков, уложенных поперек длинных, тонких жердей, тянущееся от кочки к
кочке, чтобы можно было относительно безопасно перейти болотину. Сооружение это
называемо в народе лавою.
Как же быть теперь? Вернуться в лес, поискать утерянную
тропу? Немыслимо же, в самом деле, доверить свою жизнь этим шатким жердочкам,
по которым разве что куличок пробежит! А там, в лесу, есть надежда уклониться
от погони…
Она поднялась, одернула юбку, потуже стянула тесемки пояска
и, не в силах разомкнуть пересохших губ, кивнула в сторону леса, словно
спрашивая у Леонтия, идти им туда или нет. Но он лишь растерянно пожал плечами,
и это раздосадовало Лизу. Сжав губы, она решительно повернулась спиною к мшаве
и шагнула было под лесные своды, как вдруг в глубине леса раздался резкий
свист.
Лиза замерла.
Свист повторился. Сильный, раскатистый, пронизанный тою же
ехидцею, что и смех, прогнавший Лизу от стен кладбища. И, уже не колеблясь,
вновь подхваченная ужасом, она метнулась к лаве.
Леонтий догнал ее только у самого начала переправы и успел
первым вскочить на лаву, сделав Лизе знак: осторожнее! Она заткнула полы юбки
за пояс, скинула скользкие лапти, сунула их в подол и босиком ступила на сырую
доску, всю пропитанную ледяной водой, словно и не тронутой солнцем.
Какое-то время она ничего не видела, кроме темных, разбухших
досок, уходящих в глубину под пружинистыми шагами Леонтия, но тотчас
всплывающих, чтобы принять на себя Лизу, а когда осмеливалась взглядывать по
сторонам, видела, что мшава все же остается за спиною, отодвигается, уже
близится край унылого кочкарника, а впереди манит сочной зеленью цветущая
полянка, на которой, бог весть зачем, тоже набросаны жердины лавы.
– Уже скоро! – выкрикнула она в спину Леонтия, переводя
дух. – Впереди поляна, смотри!
