– Ничего я ей не сделал, – зло буркнул Вольной, отвечая
на эту невысказанную мольбу. – Не трогал я ее. Так, Лиза?
Она молча кивнула.
Леонтий смотрел недоверчиво, но глаза ее сделались спокойны;
и вот на его лицо медленно, медленно взошла робкая улыбка.
«Он поверил, потому что хочет поверить, – мелькнуло в
голове Лизы. – Ему так лучше, легче – вот и верит, хотя поверить
невозможно!»
Впрочем, сейчас это было неважно. Гораздо больше ее
заботило, не увидит ли кто, что рубаха еще сырая и липнет под юбкою к ногам.
Вольной приблизился к ней. В глаза не глядел.
– Не гневайся, слышь?
Лиза покачала головою.
– Может, останешься при мне? – Нет, – шевельнула
губами.
– С ним пойдешь?
Она опустила голову.
– Ладно. – Вольной резко отошел, потом вдруг вернулся,
схватил ее руку и что-то вложил в ладонь, стиснув пальцы.
– Не гневайся!.. Прощай.
И прянул в лес так же бесшумно, как давеча у болотины. Ни
одна ветка не дрогнула, ни травинка не шелестнула.
Воистину леший!
Лиза разжала пальцы. На ладони лежало измайловское кольцо.
Глава 11
Засека
А что ж Алексей? Что ж этот баловень фортуны, внезапно
низвергнутый из объятий сей капризницы на землю… вернее сказать, в бушующую
реку, а с вершин благодушия – в пучину жесточайшей тоски? Что с ним сталось?
Мы простились с Алексеем, когда он безотчетно плыл к берегу,
уже не ощущая ни ледяных объятий Волги, ни усталости, ни страха; и если бы не
понукания, не грубые окрики верного Бутурлина, давно сдался бы стихии.
Боль разрывала душу, но мысли словно бы смерзлись в тяжелый
ком. Алексей даже не сознавал, когда его ноги заскребли дно, когда им с
Николкою удалось встать и, шатаясь, чуть не падая, побрести к берегу, где оба,
вконец измученные, рухнули на песок и долго, долго лежали так, пытаясь обрести
силу в измученных телах и покой в измученных душах.
Внезапно Алексей ощутил, что под его щекою стылый, сырой
песок сделался горяч, а на губах стало солоно. Острая боль с левой стороны лица
вернула его к жизни. Он поднял голову, и Николка, расслышав это движение, тоже
привстал.
– О, да ты ранен! – Бутурлин выхватил из кармана
мундира мокрый, слипшийся платок и приложил его к облепленной песком щеке
Алексея, по которой сочилась кровь. – Как же тебя угораздило? А, верно,
краем лодки. Ну да ничего, до свадьбы заживет!..
И осекся бедный Бутурлин, зажав себе рот рукою, так и сел, с
ужасом воззрившись на окаменелое лицо Алексея.
– Алешка, друг! – простонал он наконец. – Прости,
брат!
– Ты у меня прощения просишь? – не своим, мертвым
голосом проговорил Алексей. – Ты – у меня? И говоришь – друг? Брат? Мне
говоришь – убийце?
– Что ты? Что ты? Окстись! – замахал на него
Николка. – Зачем себя так-то?!
– А как? Как же еще? Отдаешь ли ты себе отчет, Николка, что
на совести моей – два убийства, нынче вечером свершенных: не рукою моею
непосредственно, но все ж мною. Мною! Так же безжалостно, как если бы я этих
двух несчастных топором зарубил или удавку на них накинул собственноручно. Так,
Николка? Так! Я и тебя опасности смертельной подверг.
– Нет! – горячо выкрикнул Николка. – Меня никто не
принуждал! Если ты виновен, то и я виновен с тобою вместе, ибо если ты убийца,
то я – пособник тебе, а стало быть, не мне тебя судить.
Судорога прошла по окровавленному лицу Алексея, стиснула
горло, так что он не смог сказать ни слова в ответ, а только сжал руку товарища
и, опираясь на нее, тяжело поднялся.
– Куда мы теперь? – c тревогою спросил Николка.
– Ты в казармы, – поразмыслив, проговорил
Алексей. – А я пока что к себе, на Панскую.
– Правильно, Алешка! – сразу повеселев, воскликнул
Бутурлин. – Как будто ничего и не было. Ты теперь, получается, свободен!
– Свободен? – не сразу отозвался Алексей. – Это ты
называешь – свободен?
И, крепче прижав к щеке мокрый ком платка, ибо кровотечение
не унималось, он побрел к обрыву, где на светлом лунном небе темнели очертания
Коромысловой башни.
Дядька его, меланхоличный Никита, был немало озадачен,
повстречав барина едва ли через три часа после того, как отправился тот якобы в
Измайлово, к батюшке, да еще заявившегося мокрым до нитки, измученным и
окровавленным.
Алексей, еле шевеля губами, отоврался каким-то нападением,
какой-то дракою, не больно-то заботясь о правдоподобии. И пока донельзя
обрадованный Никита ставил божьему человеку Алексею свечку за спасение барского
чада, молодой Измайлов кое-как содрал с себя мокрую, грязную одежду и повалился
на постель. Были мгновения, когда он, пробуждаясь от беспамятства, ощущал, что
не сможет выдержать пыток совести… Однако, по всему видать, природа оказалась к
нему благосклоннее, нежели он того заслуживал: рана его постепенно разгорелась
с такою яростью, что отвлекла Алексея от терзаний душевных и заставила его
всецело обратиться к физическим.
Ему пришлось найти в себе силы встать, добудиться Никиту и
велеть немедля бежать за доктором. Право, Алексей предпочел бы мгновенную
смерть угрызениям совести, но боль терпеть он не желал.
Явился старый полковой лекарь, с рукою столь же умелою,
твердою, сколь и легкою. Не вдаваясь в расспросы, он велел молодому князю
осушить изрядную чару водки и, выждав минут с десяток, когда тот лишился
всяческих чувств, обмыл его окровавленное лицо, очистил рану, а потом зашил ее
мелкими, едва различимыми стежками, с ловкостью, проворством и умением,
сделавшими бы честь любой белошвейке. Лекарь не ушел до тех пор, пока не
втемяшил Никите все правила ухода за Алексеевою раною, которая, не являясь
опасною, могла в случае воспаления шва изуродовать пригожее лицо молодого
человека. Никита ни умом, ни памятливостью от роду не блистал, а потому доктору
под конец пришлось прибегнуть к первоначальному значению слова «втемяшить«, то
есть в темя вбить, и эти крайние меры в сочетании со страхом перед господским
гневом дали благой результат: Никита вполне удовлетворительно повторил порядок
ухода за раненым и побожился, что от ранжиру сего не отступит ни под каким
видом. После этого лекарь отправился восвояси досыпать, оставив Никиту клевать
носом у изголовья господина своего.
Алексей очнулся от своего сна-обморока лишь через сутки
после операции и, бросив всего один взгляд в зеркало на пылающий рубец, велел
закладывать коляску и вести себя в Починковское имение.
