Хонгор вновь вгляделся в мертвое лицо.
Эта женщина еще совсем юная! Она могла быть дочерью Василия
и унаследовать его кольцо, но невозможно представить, что дочь русского нойона
вдруг оказалась в степи одна, одетая как простолюдинка, умирающая от жажды.
Разве что она унаследовала беспокойный нрав отца и его неуемную охоту до
всяческих приключений.
Нет, теперь уж никогда не узнать, ни кто она, ни как попало
к ней сие памятное кольцо. Он вздохнул, рассеянно надвинул кольцо себе на
мизинец, как носил Василий, и, с усилием вонзив лопатку в сухую землю, бросил
ком земли на неподвижное тело.
И вдруг…
Удар грома расколол и свод небесный, и твердь земную. Хонгор
вздернул голову и на миг зажмурился, ибо чуть ли не в глаза ему вонзилась
стрела молнии! Откуда ни возьмись налетел ветер, вмиг затянувший небеса тяжелой
черной кошмой туч, сразу обрушился ливень. Да с такою силою, что Хонгор
невольно согнулся, заслоняя голову, словно его ударили.
Дождь бил в землю так яростно, что пыль взвилась столбами.
Сквозь водяную завесу Хонгор успел увидать, как серые струи секут лицо мертвой
женщины, и в душе его шевельнулся ужас. Ведь гроза разразилась точно в то
мгновение, когда он бездумно надел себе на палец кольцо Василия! Он присвоил
то, что теперь принадлежало мертвой женщине, и небеса рассвирепели. Гром бил
так часто, словно гелюн
[25] в свой бубен, а каждая молния,
чудилось, норовила угодить прямехонько в Хонгора, словно он был демоном-осой, в
которого всегда метит молния.
Хонгор, подставив спину беспощадной порке дождя, нагнулся,
сдернул с мизинца перстенек и торопливо надвинул его на палец мертвой. И… и
сердце его приостановилось, ибо этот скрюченный палец слабо дрогнул. Рука
женщины медленно приподнялась.
Тут Хонгору почудилось, что с небес его крутым кипятком
окатило. Дух занялся от страха. Он впился помутившимся взором в лицо умершей и
увидел, что стиснутые губы разомкнулись, а веки бессильно дрожат, пытаясь
приподняться, но дождь беспощадно заливает их.
«Костлявая рука смерти! Так ты упустила добычу? Она жива?!»
Хонгор рванулся вперед, загораживая собою лицо девушки от
секущих струй, и наконец она смогла открыть глаза.
Они были еще затуманены беспамятством, но от их
зеленовато-серого сияния это бледное лицо сразу ожило и просветлело. А Хонгору
почему-то вспомнилась манящая речная глубь и даже почудилось, что до него
донесся свежий и чуть горьковатый запах влажных цветов.
Проливной дождь, будто гребень, вычесал из волос девушки
соль и пыль, и они широко разметались по мокрой траве. Ее лицо, окруженное этой
темной волной, напомнило Хонгору таинственный цветок – белый лотос, который он
видел только единожды в жизни, но с тех пор не мог забыть.
А еще зазвучали в ушах слова из старой сказки.
«Я буду твоею, Бембе, – сказала прекрасноликая Эрле,
чудо красоты. – Я буду твоею, но не прежде, чем ты принесешь мне из неведомой
страны белый лотос!
И отправился Бембе в путь. Долог, тяжек был тот путь, но его
озарял свет вечной любви. Много лет минуло, и вот наконец воротился богатырь.
Он принес своей возлюбленной белый лотос. Но никто не встретил его: Эрле умерла
в разлуке».
– Ты жива, Эрле! – прошептал Хонгор, сам себя не
слыша. – Ты жива, я нашел тебя!
Он поднял голову и увидел, что дождь кончился. Даль тонула в
сизом мареве, но небеса просветлели, очистились. Только на востоке еще летали
бледно-розовые мгновенные зарницы. Чистая, омытая степь сверкала вокруг
Хонгора, источая забытые ароматы, которыми дышат лунные весенние ночи, словно
все вокруг было покрыто не умирающей желтой травою, а тысячью цветов. Чудилось,
она заговорила, запела громкими голосами обрадованных птиц; выше подняли головы
ковыли…
И точно так же пело, сверкало и благоухало сердце Хонгора.
Волосы ее, высохнув, оказались совсем светлыми, выгоревшими,
будто ковыль. Девушка долго, медленно причесывалась обломком гребня и заплетала
косы, вяло шевеля х??дыми пальцами и глядя перед собою широко открытыми, но
словно бы ничего не видящими глазами.
Хонгор ее не торопил. Видел, что незнакомка еще не понимает,
не осознает случившегося с нею и привычные движения помогают ей прийти в себя.
Так же долго, медленно и задумчиво она пила воду. И
наконец-то в глазах ее появился осмысленный блеск.
– Ну что же, тогда едем? – сказал ей Хонгор по-русски,
испытывая какую-то неловкость от этого немигающего взгляда светло-серых глаз с
желтоватым ободком вокруг зрачка, от чего они порою наливались мерцающей
зеленью.
Она равнодушно потупилась и покорно подчинилась его рукам,
подсадившим ее на луку седла. Чтобы ей было мягче, Хонгор подложил свою
короткую учи
[26], которую всегда брал с собою в путь. Но она
словно бы и не заметила ничего, ей словно бы все равно было, где и как сидеть.
Она ничему не удивлялась. В ней даже не было отчаяния и
страха. Она была словно неживая… И впервые поразила Хонгора мысль о том, что же
ей пришлось пережить, что испытать, что потерять, прежде чем рухнуть без сил в
урочище Дервен Худук. И от этих неразрешимых загадок его душу заволокло дымкой
печали. Он твердил себе, что так много думать о женщине недостойно мужчины.
Однако печаль не уходила. Но стоило девушке от тряской рыси коня чуть
откинуться и прислониться спиною к его плечу, как туман грусти рассеялся, и к
нему вновь вернулось прежнее счастливое спокойствие, которое охватило его, как
только Эрле впервые открыла глаза.
Золотисто-рыжий Алтан шел мерно, словно журавль,
пританцовывая.
Хонгор поверх русой головки, откинувшейся на его плечо,
смотрел в степь. И, казалось, видел ее впервые: все эти бесконечные волны
тускло-золотистой травы; все эти лощины, заполненные серебристо-серой лебедою;
рыхлые песчаные бугры, поросшие степною малиною с кое-где видными темными,
съежившимися ягодками. И снова ровная-ровная, будто желтый шелковый платок,
степь, единственное, что любил в этой жизни Хонгор! И сейчас ему захотелось,
чтобы эта чужая измученная девушка смотрела на степь с тем же восхищением, с
каким смотрит он, чтобы поняла: ни море, ни река, ни горы, ни лес не могут быть
краше!..
Да кто их разберет, этих русских? Вон Василий тоже твердил
то и дело: «Что за приволье! Что за раздолье!» А потом увел ночью лучшего коня
из табунов отца Хонгора и был таков. Бросились вдогон, но где там! Искать в
степи человека, да еще если он сам хочет скрыться, все равно что будан
[27] в деревянном котле варить.
Эх, Василий!.. Хонгор уж думал, давно его косточки ветры и
дожди выбелили.
