Пытаясь собрать последние остатки самообладания, он невольно
отвел взор… И вдруг краем глаза увидел цепочку людей в кунтушах
[56],
которые крадучись, но торопливо бежали от берега, где на волнах покачивалась
длинная лодка, к хате Явдошки.
* * *
Он даже не успел ничего толком рассудить, как зловещая
придумка стала ясна, будто солнечный луч высветил грязную бездну
предательства, – от выражения тайной радости в глазах Славка при прощании
и до зловещей похоти Гальки. И, прежде чем проклятущая «амазонка» опомнилась,
Лех вцепился в ее босую пятку и рванул с такою силою, что Галька перелетела
через спину лошади и с визгом грянулась в воду.
Через мгновение Лех был уже верхом.
Увидав, что приключилось с сестрою, Ярынка замешкалась было,
но, очнувшись быстрее, нежели Лех заворотил испуганную лошадь и достиг берега,
проворно свесилась вниз, подхватила одежду казака и пустила коня вдоль берега,
прочь от дома.
Догнать ее было не шутка, но тогда нипочем не успеть
воротиться к Василю прежде незваных гостей! И, не тратя времени на погоню, Лех
пустил коня наметом к хате Явдохи, благодаря бога, что не взял пистоль, когда
пошел купаться, ибо сейчас ничто не помешало бы Ярынке или Гальке метким
выстрелом снять его c седла. А в том, что эти девки промаху не дадут, он не
сомневался.
И Лех не опоздал! Вооруженные люди еще карабкались на обрыв,
где стояла хата, а Лех на всем скаку уже ворвался в палисад, соскочил с коня,
безжалостно отпихнул помертвевшую при его внезапном появлении вдову и влетел в
хату, ненароком опрокинув бадейку, стоящую у самой двери.
Василь, безмятежно храпевший на перине, брошенной прямо на
пол, ошалело вскочил и не веря глазам своим уставился на голого Леха, который
первым делом заложил двери увесистым крючком, очень кстати случившимся в хате;
потом метнулся к поместительной крыне, откинул тяжелую кованую крышку и
окунулся в ворох тряпья.
Чутье не обмануло его! Вышвырнув какие-то плахты, сорочки,
скатки полотна, платки и рушники, Лех выловил с самого дна широченные шаровары;
видать, последнюю памятку о покойном муже коварной вдовы и отце беспутных
девок.
Затянув очкур
[57], он тотчас почувствовал
себя увереннее и, срывая с перины Василя (столь же скудно одетого, как он сам
только что) и одновременно швыряя ему справу и проверяя заряд пистоля,
выдохнул:
– Измена!
– Звидкиля ж? – вытаращился было спросонья Василь, но,
заслышав шипящую польскую речь за стеною (таиться нападавшим уже не было
толку), прерываемую визгливым голосом Явдошки и собачьим брехом, вмиг
разшушукал, что случилось, вызверился:
– Эх, матери твоей ковинька!! Аль ты меня покинул, бог-сердцеведец?!
И гадки такой не гадал…
– Не время балачки разводить! – огрызнулся Лех.
Но Василь, на диво скоро протрезвев, уже стоял рядом, вполне
одетый и весь собранный, как тугая пружина.
– Сколько их, не приметил?
– Да с десяток! – отозвался Лех, толкая сотника к
стене, чтоб не задело шальною пулею, если оружный отряд начнет стрелять по
окнам.
Конечно, это могло дать лишь небольшую передышку. Ничто ведь
не мешало нападавшим и хату своей пособницы подпалить, лишь бы выкурить
ненавистного и столь долго неуловимого Главача.
– Чую, тут-то нам жаба титьки даст, – услыхал Волгарь
чей-то мрачный голос и не сразу сообразил, что голос-то его.
– А погодь! – неожиданно весело откликнулся
Василь. – Были бы живы, а голы будем!
Своевременность сей приговорки была такова, что Лех невольно
прыснул, но тут же и примолк озадаченно, видя, как Василь метнулся к дымарю и
сорвал тканые половики, устилавшие глинобитный пол. У самой печи открылся узкий
дощатый настил. Главач сунул в еле различимую щель край клинка. Сабля выгнулась
дугою, натужно звеня, и плотно пригнанная к полу плаха нехотя, со скрипом
отошла, открыв провал, с виду столь темный и бездонный, что на первый взгляд
чудилось, будто ведет он прямиком в сердцевину земли.
– Сигай туда и навтикача! Только подожми ноги: лететь
долго! – Василь сильным тычком подтолкнул Леха к провалу, а сам сгреб в
кучу половики, высыпал туда весь порох из своей пороховницы и схватил с божницы
лампадку. – Прости, пане боже, не мой се грех!
– А ты? – тревожно выкрикнул Волгарь, на локтях повисая
над тьмою и неизвестностью.
– А я следом. Только ворота за нами затворю!
И глаза Василя сверкнули таким бесовским, таким опасным
озорством, что Лех, прежде чем рухнуть в спасительную шахту, успел догадаться,
что проклятущей Явдошке и двум ее рыжым шлюхам, пожалуй, этой ночью негде будет
головы приклонить!
Чудилось, Лех бесконечно долго летел по длинному узкому
колодцу, обдирая плечи о его стены. Но вот согнутые ноги с силою ткнулись в
землю, Лех повалился на бок, на миг оглушенный падением, но, тотчас очнувшись,
рванулся в сторону, понимая, что иначе прямо на него со страшной силой рухнет
Василь. И впрямь, Главач грянулся рядом почти сразу и зашептал:
– Ползи не мешкай! Сейчас ка-ак…
Он не договорил. Вверху глухо ухнуло, земля сотряслась, с
потолка узкой штольни посыпался песок, и долго еще ходили в земляной толще
глухие стоны – эхо взрыва, который стер с лица земли хатку-предательницу и
закрыл от преследователей потайной ход.
– Что-то тесновато здесь! Куда орлы летают, туда, брат,
сорок не пускают! – выхрипел Василий невеселую шуточку, едва затих грохот
наверху, и подтолкнул Леха. – Пропусти-ка меня вперед. Поглядим, чего я за
десяток лет не позабыл!
Он кое-как прополз мимо Леха – здесь и двум кошкам-то было
бы тесно! – а потом долго стучал кресалом, пытаясь зажечь огарочек
стеариновой свечки, который всегда лежал у него в кисете. Воздуху в подземелье
было так мало, что огонь никак не хотел разгораться. Наконец вспыхнул. Обмотав
его снизу мотузочкою
[58], чтобы не обжечься, Василь взял
огарок в зубы и, сделав Леху знак следовать за ним, пополз по темному проходу.
Сердце Леха колотилось в самом горле, кровь стучала в висках, колени и руки
подкашивались. Сильнее духоты и усталости терзали мысли. Догадался ли Василь,
путеводная нить какого предательства привела их к Явдошке?
Большого ума не надо, чтобы понять: никакой свадьбы Гриц
Главач гулять не собирался, Василя его именем просто заманили в ловушку! Но у
Леха язык не поворачивался высказать свои подозрения насчет Славка; и вместо
этого он спросил Главача, откуда ему ведом потайной ход.
