Полонянки бестолково слонялись из угла в угол, не находя
себе места.
И вот, наконец, одна из них, не скрываясь, всхлипнула.
Остальные словно бы только того и ждали, подземелье
огласилось причитаниями.
У Лизы тоже защипало глаза от жалости. Ведь еще утром, еще
час, еще несколько минут назад у них оставалась надежда, которую всегда таит
неизвестность, а теперь ее робкий лучик погас во мраке подземелья.
И бедным женщинам оставалось только оплакивать свою долю,
которая обещала быть столь же беспросветной, как эта тьма.
«Гюлизар-ханым! Гюлизар!.. Это ведь, кажется, означает
«розочка». Ничего себе! Она больше похожа на кочан капусты»
Кто же она, эта Гюлизар-ханым? Уж очень почтительны были с
нею воины. Родственница султана? Или что-то вроде домоправительницы? А не то
просто сводня, которая приводит все новых и новых красавиц на ложе похотливого
мусульманина?
Одна из полонянок, Параска, присевшая в уголке рядом с
Лизою, вдруг чуть слышно запела:
По тим боци огни горять – никому тушити.
По тим боци орда снуе – никому спыныты.
Зажурылась Украина, що нигде прожити,
Гей, витоптала орда киньми маленькие диты…
Тихий голосок ее вдруг налился слезами, задрожал:
Малых дитей витоптала, старых порубала,
Молодую челядоньку у полон забрала…
Песня оборвалась, и Лиза с облегчением перевела дух. От
этого стона так стиснуло сердце, будто с камнем на шее подтащили ее к темному
омуту, но напоследок дали оглянуться на солнечный лужок, где под березонькою
стоит-поджидает милый друг, ясноглазый… Как будто все невыплаканные слезы враз
подкатились к горлу. Нет, не время их выплакать! Лиза возблагодарила бога,
когда тоненький голосок Параски оборвался. Неожиданно на смену ей пришла Ганка:
Як били б у меня крилечки, соловьини очи
Полетила б у дорогу темненькой ночи…
Она тоже не допела: ее заглушили дружные рыдания полонянок.
Этого Лиза уже не могла выдержать. Жалость к подругам вмиг
исчезла.
– Замолчите! – Она вскочила, зажимая ладонями
уши. – Замолчите! Воете, как волчицы!
– Да чтоб тебя черною стыдобою побило! – вдруг
завизжала та самая Ганка, которая только что упоенно рыдала. – Ступа ты
чертова! Словно заодно с нехристями, слезу пролить не велит!
– Шелуди бы тебя шелудили! – яростно поддержала ее
всегда смиренная, задумчивая Мотря.
А там и остальные принялись голосить что-то, перебивая друг
друга.
Лиза так и обмерла. Вопят, словно она отняла у них что-то
святое и неприкосновенное. Но ведь Лиза знала, что нельзя, нельзя позволить
отчаянию овладеть ими сейчас, когда завтрашний день должен полностью переломить
их жизнь. Да, их не ждет ничего хорошего. Но ведь он все-таки настанет,
завтрашний день! Ведь они дошли до Кафы, они не лежат в балке, глаз не
выклевало воронье, не моют дожди белые косточки. Они не валяются обугленные под
сгоревшею кибиткою, не гниют на дне Волги; их не заносит поземка в глухом лесу!
Что знают о предсмертном отчаянии эти хохлушки-полонянки?
Они не ведают, какое это счастье, каждый день жизни! Какое
счастье, если смерть не плетется неотступно следом, то и дело норовя заглянуть
в лицо… Что они воют? Что хоронят? Былую жизнь? Но она – былая.
Она прошла уже, миновала, ее больше нет. Есть только завтра,
и надо смотреть ему в глаза. Нельзя, невозможно сделаться жалкою добычею
отчаяния. Нельзя, невозможно, чтобы взор Провидения, устремленный на тебя,
подернулся дымкою презрения!..
Она молчала, однако слезы и причитания других девушек стихли
в подвале только под утро.
* * *
Чудилось, едва забылись сном, как загрохотал засов,
заскрипела дверь, и в свете нарождающегося дня на пороге появилась
Гюлизар-ханым.
– Вставайте! – хлопнула она в ладоши. – Подите во
двор!
Ее появление было столь неожиданно, а голос столь свиреп,
что невольницы, как стая перепуганных птиц, выпорхнули из подвала, спеша
поскорее миновать насупленную, огромную Гюлизар-ханым.
Женщины очутились в уютном внутреннем дворике, вымощенном
камнем, уставленном по углам кадками с розовыми кустами. А посреди дворика было
сделано углубление для водоема.
– Ну! – повелительно произнесла Гюлизар-ханым. –
Все раздевайтесь и в воду, живо! Ну?
Полонянки стискивали на груди рубахи, сжимали между коленями
юбки. Жалобные причитания возобновились. Это так разгневало Гюлизар-ханым, что
она выхватила из-за пояса татарскую плеть-камчу. Взмахнуть ею не успела, потому
что и она, и пленницы с изумлением уставились на Лизу, которая в это время
скинула свой изодранный терлык и кинулась в водоем, испустив при этом вопль,
который нельзя было истолковать иначе, как знак исступленного восторга.
Лиза окунулась с головой, вынырнула и, хохоча, забила по
воде ладонями, забыв обо всем на свете.
О счастье! О блаженство! Самое нежное объятие! Высшее
наслаждение! Студеные струйки, чудилось, бьют со всех сторон, проникая во все
поры ее грязного, потного, измученного тела. И если бы кто-то всемогущий грозно
приказал ей: «Выходи из воды, или я поражу тебя молнией!» – она бы радостно
закричала: «Не выйду ни за что! Мечи свою молнию!»
Глядя на нее, полезли в воду и другие пленницы.
И вдруг это несравненное блаженство было нарушено. В уши
вонзился такой оглушительный вопль и визг, что Лиза по пояс выскочила из воды.
То, что она увидела, привело ее в ужас: свора бекштаков, высыпавших из ворот,
окружила бассейн. С налитыми кровью глазами, с искаженными от вожделения
лицами, похотливо урча, они тянулись к обнаженным, суматошно мечущимся
женщинам. И вот один из янычар свесился с бортика, вцепился в волосы Параски,
которая оказалась всех ближе к нему, и грубо вытащил ее из воды.
Параска рванулась было, но бекштак сбил ее с ног сильным
ударом и поволок за волосы в угол двора.
Распалившиеся крымчаки набросились на пленниц, так же
безжалостно вытаскивая их из воды и насилуя тут же, на каменных плитах. Женщин
на всех не хватало. Оставшиеся без добычи торопили тех, кому повезло быть
первыми.
Лиза так и оцепенела посреди водоема, расширенными глазами
глядя на этот содом. Какой-то бекштак жадно тянулся к ней с бортика.
Она метнулась вперед и так дернула за шею склонившегося
крымчака, что он ухнул в бассейн. Лиза в два сильных взмаха очутилась у
противоположного края водоема, вылетела из него как ошпаренная. И тут же едва
не свалилась обратно: прямо перед нею горой возвышалась Гюлизар-ханым с камчой
наготове.
