– Я бы не осмелилась, Чечек, – устало вздохнула
Гюлизар-ханым. – Это была воля господина.
– Что-о? – Чечек побелела. – Уж не хочешь ли ты
сказать?..
– Да, да, – кивнула Гюлизар-ханым. – Сегодня
пятница, а значит…
– Ты привела ее на джумалык
[81]? –
взвизгнула Чечек так, что Гюлизар-ханым даже поднесла ладони к ушам, но ничего
не ответила, а только опустила глаза.
Пышная грудь Чечек ходуном ходила. Лиза ожидала, что эта
возмущенная валиде-хохлушка сейчас набросится на нее, но Чечек сумела перевести
дух и даже усмехнулась. Впрочем, усмешка ее была из тех, что страх наводит.
– Ну что ж, – пожала она плечами, – иди сюда, дай
хоть разглядеть тебя как следует. Как же тебя зовут? – спросила она
снисходительно, но Лиза не пожелала ни ответить, ни приблизиться к ней.
– У нее пока нет имени в гареме, – подсказала
Гюлизар-ханым. – Она русская – вот все, что я о ней знаю.
– А-а, кацапка
[82]! – протянула
Чечек. – Ну и где же твое вымя?
Лиза стремительно шагнула вперед, чтобы показать этой
грудастой хохлушке, у кого здесь вымя, как вдруг Чечек с неожиданным
проворством нагнулась, вцепилась в край холстины, на которую было навалено перо
и на которую уже ступила Лиза, и дернула так резко, что та не удержалась на
ногах и рухнула прямо в ворох птичьего пуха!
От неожиданности Лиза вскрикнула, но перо набилось ей в рот,
и, пока она отплевывалась, Чечек что-то выкрикнула, и несколько проворных рук
туго закатали Лизу в холстину. Вдобавок кто-то – уж, наверное, сама
Чечек! – тяжело уселся на нее, так что она теперь не могла ни вздохнуть,
ни двинуть ни рукой, ни ногой. Попыталась крикнуть, но увесистый шлепок
заставил ее замолчать.
– Лежи тихо! – прикрикнула Чечек. И она несколько раз
подпрыгнула на Лизиной груди так, что у пленницы вырвался болезненный стон, за
что она была награждена новым сильным ударом.
– Что-то перинка жестковата! – проговорила
Чечек. – А ну, девки, тащите-ка сюда добрый ципок
[83]!
Взобьем ее, чтоб помягчела.
Раздался общий хохот. Даже Гюлизар-ханым угодливо хихикнула;
ее басок слышался в общем хоре, а ведь Лиза хотела заступиться за нее, оттого и
ввязалась в пререкания с Чечек… Вспомнилось, что по-татарски «чечек» означает
не только «цветок», но и «заразная болезнь». Вот уж воистину! Красива, что
цветок, зловредна, что злая хворь!
Меж тем раздался топот босых ног, и Чечек оживленно
спросила:
– Принесла? Ну, давай! – И в ту же минуту Лиза ощутила
такой сильный удар по животу, что от боли внутри у нее все словно бы налилось
огнем. Жестокость Чечек оказалась просто ошеломляющей! Она хотела не просто
запугать новую наложницу; она расчетливо и беспощадно била ее по стыдному
месту, надеясь, похоже, изувечить.
Однако тут Чечек перестаралась. Невыносимая боль заставила
Лизу взвиться, выгнувшись дугой и сбросив с себя тяжелую, но неуклюжую Чечек.
В два рывка Лиза сдернула холстину вместе с тонким белым
платком, который еще недавно так красиво покрывал ее волосы, и набросилась на Чечек.
Та едва успела отшатнуться, не то ногти Лизы оставили бы
кровавые борозды на ее щеках. Но ей не удалось спастись от града сильных
ударов, ибо Лиза была вне себя и сейчас ее не остановила бы даже угроза смерти.
Ее серые глаза словно бы побелели от ярости, и Чечек, которая, видимо,
давненько не встречала никакого сопротивления своим злым привередам, не на
шутку испугалась и уже почти не сопротивлялась, а только изредка отвечала Лизе
вялыми ударами да еще успевала прикрывать лицо. Ее легкие, воздушные одеяния
уже были изорваны в клочья; к тому же Лиза почти сорвала с ее бедер роскошный
пояс, так что затейливый узел теперь нелепо торчал на круглых ягодицах
хохлушки, словно петушиный хвост у курицы.
Лиза тоже была хороша! Волосы ее растрепались, безрукавка
треснула на спине, и в пылу драки Лиза даже не заметила, когда сбросила ее.
Прореха на рубахе зияла почти до пояса, так что голая грудь видна была всякому
взору.
Наконец Чечек, оступившись, рухнула на пол, но, падая,
увлекла за собою Лизу, и они, под перезвон бизеликов и под вопли и смех
невольниц, среди которых выделялись басистые причитания Гюлизар-ханым,
покатились по полу.
И вдруг голоса стихли, будто их ножом обрезали. Это было так
неожиданно, что Лиза на миг ослабила хватку, и Чечек удалось вывернуться из-под
нее и подняться. Лиза тоже вскочила, готовая вновь вцепиться в эту заразу, но
тут она увидела, что все гаремницы, а вместе с ними и Гюлизар-ханым пали ниц.
Лиза оглянулась… и увидела Сеид-Гирея, стоявшего у входа.
Чечек с жалкой улыбкою пыталась расправить лоскутки своих
розовых одежд, а Лиза так и замерла, растерянно уставясь на молодого султана.
Сеид-Гирей держал в руке белый шелковый платок, который, по
обычаю, должен был опустить на плечо невольницы, которую выбрал для своего ложа
на эту ночь.
– Что такое? – спросил он негромко и вроде бы даже
мягко. Но у Лизы мороз прошел по коже. – Или вы забыли, что нынче пятница?
Или меня здесь не ждали? А может быть, вы хотите, чтобы я набил этим пухом ваши
утробы?..
– Повелитель мой! – Чечек тяжело рухнула на
колени. – О повелитель!..
В ее голосе звенел такой ужас, что Лиза поняла: спесивость
Чечек – не более чем размалеванная личина. И она тоже всего лишь невольница,
которая безумно боится своего господина, властного и над жизнью ее, и над
смертью, а значит, она ничем особенным не выделяется для него среди других. И
если Лиза сейчас уступит охватившему ее страху и тоже падет ниц, она навсегда
останется для Сеид-Гирея всего лишь трепещущей от страха пленницей, очередной
подстилкой, игралищем его мимолетных прихотей. Это значит, она будет
бесповоротно унижена, а пуще всего, потеряет всякую надежду на возможность
побега. Нужно сделать что-то, что-то!.. Мысли лихорадочно бились в голове, но
холодный взгляд желтых глаз леденил ее.
О, она уже не раз видела такой взор на Востоке!
