– Хвала аллаху, что в моем гареме прежде не было русских
невольниц, – отвечал Сеид-Гирей, поднимаясь и надевая на свое поджарое,
золотисто-смуглое тело просторный атласный халат, затканный алым турецким
узором. – Не то я утонул бы в праздности, как в сладком генуэзском вине.
Что же, все русские женщины таковы?
Лиза пожала плечами:
– Бог весть… Но если им по сердцу их мужчина, то они,
конечно же, не хотят с ним расставаться ни на миг!
Он так и застыл, просунув руку только в один рукав.
– Что говоришь ты, о женщина? И с кем ты говоришь так? Ты
забыла, что ты невольница, а я султан?..
– Разве султану не любо слушать прельстительные речи? –
Она уже забыла о том испуге, который охватывал ее, как только в голосе
Сеид-Гирея начинал звенеть металл. Когда он вот так улыбался, это было как
лучик солнца в ненастный день, и она начинала ощущать такое безграничное
доверие к этому почти незнакомому человеку, что готова была говорить с ним о
чем угодно и совсем свободно! Ни с кем, ни с одним мужчиной ей не бывало так
просто, даже с Леонтием. И ни с одним не бывало так страшно, даже с Эльбеком.
Сеид-Гирей запахнул халат и присел рядом с Лизою.
– Знаешь, – отважно призналась она, поглаживая алый
шелк, – я раньше, бывало, думала, какой же он такой, султан? Думала, злой
и старый. С длинной бородой!
– Я тоже скоро буду с бородой, – кивнул он. –
Через десять лет. По нашему обычаю, бороду можно отпустить только после сорока,
но уж тогда сбривать нельзя!
– Значит, тебе тридцать лет?
– Да. А тебе? – Он играл ее пальцами, и их разговор
напоминал болтовню двух только что познакомившихся детей.
– Двадцать, я думаю.
– А как твое имя?
– Лиза. Елизавета.
– О! Это имя русской султанши! Но мне оно не по нраву.
Теперь тебя зовут Рюкийе, запомни.
Лиза неприметно вздохнула. Рюкийе так Рюкийе. Чай, не
привыкать зваться чужим именем.
Сеид-Гирей рассеянно крутил кольца, которыми вчера заботливо
унизала ее пальцы Гюлизар-ханым. Старый серебряный перстенек совсем затерялся
среди них, однако Сеид-Гирей все же приметил его.
– Какое жалкое кольцо! – произнес он
пренебрежительно. – Сбрось его. Я дам тебе другое, достойное даже султанши
московов!
Лиза отдернула руку.
– Нет. Это память.
– Память? – Взгляд его сделался недобрым. – Память
о твоем муже?
– Нет. Это память об отце.
– Кто же твой отец?
– Русский князь.
Сеид-Гирей развел руками:
– Князь и столь убогое кольцо? И это все, что твой отец мог
подарить дочери?
Лиза покачала головой:
– Это все, что у меня могло остаться. Ты, кажется, забыл,
что меня привели сюда на привязи, как скотину, продали на базаре, как вещь… А
еще прежде моим хозяином был такой скупой ногаец, что он остриг бы меня и
продал бы мои волосы, если бы нашел кому! Да будь у меня хоть сто колец, от них
не осталось бы и следа.
– Вот как? – Сеид-Гирей снова больно стиснул ее
руку. – Он был скуп? И… стар?
Лиза дернула плечом. А черт его знает!
– Ну? – Сеид-Гирей наклонился ниже. – Он был
старик? Или еще мужчина? Он брал тебя?
Она содрогнулась. Да тот ногаец пальцем ее не тронул! И
слава богу, ибо он был ей отвратителен до смерти. Но, кажется, и она внушала
ему такое же отвращение, ведь обращался он с нею хуже, чем с паршивой собакою.
Оттого она так исхудала и подурнела, оттого ему и пришлось продать ее вовсе
задешево, оттого, по счастью, к ней ни разу не протянул жадную руку ни один из
загонщиков, которые привели ее в Кафу. Тут ей чего скрывать, но… как сказать
это Сеид-Гирею? Как можно ему признаться, что этим мужчинам было противно
дотронуться до той, которую он только что обнимал и лобзал столь страстно? Да
она от таких слов сгорит со стыда, а вовсе не оттого, что принадлежала когда-то
и Вольному, и Леонтию, и Эльбеку, и Хонгору!.. Да и что он за спрос, этот
султан? Ну, захотел узнать, чего не надобно, так и получи!
– Да! – солгала она, вызывающе вскидывая голову. –
Брал! И он, и еще другие! Кто хотел и кто мог покрепче связать меня, чтоб не
сопротивлялась!
– Связать? – повторил Сеид-Гирей странно изменившимся
голосом.
– Да! – почти выкрикнула Лиза. – Связать, или если
их было много, то держать меня, или если у них были плети, то избивать меня!
– Избивать? – Его глаза вспыхнули. – И потом ты
больше не противилась?
– А что? – искривила она губы. – Что мне
оставалось?
Он прыгнул на ложе, сильным толчком опрокинул Лизу навзничь
и словно бы распял ее, придавив ее разбросанные руки и ноги своими ладонями и
коленями. Глаза его потемнели от ярости.
– Ты… мне лжешь! – тяжело выдохнул он. – Если бы
так… ты не сопротивлялась бы моим бекштакам там, у водоема, где я взял тебя
впервые!
И тут, словно ярость истощила всю его выдержку, он рухнул на
нее плашмя и забился, извергаясь в стонах и неистовых судорогах.
Лиза лежала недвижимо, оглушенная стуком его сердца,
задыхаясь под его тяжестью, укрытая широко раскинувшимися полами его халата,
будто атласными крыльями какой-то огромной птицы. Ясно и четко, словно бы
выписанная огненными буквами по черной стене, высветилась ей тайна плоти
Сеид-Гирея, которому нужна была пропитавшая воздух жестокость, чтобы
исполниться страстным пылом…
Теперь она знала, как оплести его прочными тенетами, а самой
разорвать свои оковы, но эта догадка была исполнена черною тоскою, ибо вновь
мужчина, который обладал ее телом, сделался невыносим ее душе!
Глава 25
Дверь в стене
Как только Сеид-Гирей ушел, перед Лизою появилась
Гюлизар-ханым в своих развевающихся черных шелках, а с нею еще добрый десяток
молоденьких татарочек и армянок.
После омовения в огромном чане с темной, горячей водой,
слегка пахнущей чабрецом, повторилась вчерашняя сцена одевания. Но теперь ей
принесли не просто ворох какой попало одежды, а приволокли преизрядный
деревянный сундучище с тяжелой крышкой, чтобы поднять ее, даже Гюлизар-ханым
пришлось поднатужиться.
