– Я чуть не зарыдал, увидав, что сделало с нею время… Да и
она едва сдержала слезы. Мы и по сей день очень похожи внешне. Разве что мне
нет нужды закрывать лицо… Ну, если только желая скрыть эту насмешку над бородою
– все, что сохранилось от моей мужской сути! – Баграм ожесточенно подергал
за те жалкие подобия растительности, которые кое-где обрамляли его лицо. –
У меня даже усы не растут, а ведь мужчина без усов – то же самое, что женщина
без волос на голове! – Он улыбнулся, и в этой улыбке Лиза прочла горькую
привычку смеяться над своею судьбою, чтобы не рыдать над нею непрестанно. –
Увы, теперь это уже не моя Гоар. Она окончательно превратилась в Гюлизар-ханым,
доверенное лицо господина нашего султана, смотрительницу его гарема и
поставщицу новых и новых красавиц на ложе нашего возлюбленного повелителя.
Сердце ее всецело занято Сеид-Гиреем, да… Она уверена, что ханом Крыма должен
быть он, а не его старший брат, Керим-Гирей. Сеид тоже уверен в этом, потому
полностью доверяет Гоар, ценит ее преданность. Но ведь она и в изгнании своем
сохранила веру в господа нашего, Иисуса Христа. Значит, я, последний хранитель
монастыря Суры-Хач, по-прежнему властен над ее душою. Моя Гоар живет между
ненавистью и любовью: к Сеид-Гирею, отпрыску рода ее истязателей и в то же
время ребенку, коего она взрастила; ко мне, живому напоминанию о страданиях и в
то же время ее последнему кровному родственнику, последнему связующему звену с
верою отцов. Она любит Сеид-Гирея, но никогда не причинит мне вреда по его
указке. Она покорна мне, но никогда не сможет пойти против воли Сеид-Гирея…
– А он? Он-то хорош с вами? – участливо вопросила Лиза.
– Аллах кереметли! – усмехнулся Баграм. – Бог
милостив!
Я поддерживаю его уверенность в том, что зеркало, кубик и
сабля, найденные в зыбунах под Аккерманом, принадлежали самому Джамшиду или
какому-нибудь ужасному ифриту, и не устаю любоваться этими поистине диковинными
предметами, несмотря на неудовольствие Гюрда, который трясется над ними, как
нянька над дитем. Я всегда готов дать совет дивану. Я лечу самого султана, весь
его гарем и всех воинов. Со мною все почтительны, даже Гюрд…
– Гюрд? – повторила Лиза, удивленная, что, когда Баграм
произносит это злое, короткое, как свист ятагана, имя, в голосе его звенит
отголосок страха. – Кто же он?
– О Рюкийе… – тяжело вздохнул Баграм. – Гюрд, по кличке
Беязь, что значит «белый», – имельдеш
[104]
Сеид-Гирея,
чорбаджи-баши
[105]
и хранитель священных предметов Джамшида.
Говорят, волшебная сабля слушается только его. И чего бы я только не дал, чтобы
тебе не встретиться с ним никогда!
Глава 26
Гюрд
Трудно поверить, что Сеид-Гирей так ни о чем и не проведал.
Гюлизар-ханым и эфенди Баграм молчали, будто воды в рот набрав, и Сеид-Гирей
знал только то, что знал: сколопендра укусила Рюкийе, но Эбанай ее излечил.
Сеид-Гирей дотошно выспросил Рюкийе о боли и страхе, которые она испытала, а
потом неистово овладел ею. Лиза, распятая его сухим, жарким, сильным телом,
думала, что ее любовник был бы еще более пылок – как адский пламень! –
когда б узнал о том ужасе, которого натерпелась Рюкийе в потайном ходе. Однако
рассказать ему об этом было все равно что самой себе затянуть на шее удавку.
Жизнь Рюкийе была жизнью затворницы. Встречаться с другими
невольницами Лизе запретил Сеид-Гирей, да и сама она этого не желала, а встречи
с Чечек просто побаивалась. Жаль было, однако, что по этой причине она не могла
выходить к водоему: началась ужасная жара, и гаремницы не вылезали из воды. До
Лизы то и дело доносились веселый визг и плеск, а она изнемогала от духоты и
зависти. В конце концов они вместе с Баграмом, который старался проводить у нее
все свободное от служения в диване время, упросили Гюлизар-ханым устроить в
комнатушке, смежной с Лизиной опочивальней, нечто вроде холодной мыльни.
Комнатушка была чуть просторнее кенефа
[106],
освещалась лишь
незарешеченным оконцем почти под самым потолком; однако в ней разместились два
чана: полный прохладной воды и пустой. И вот теперь Лиза, когда зной слишком уж
томил ее, то и дело пробиралась в свой «хамам» и вволю обливалась там холодною
водою. Комнатушка имела две двери: одна, всегда запертая, вела в общую залу и
опочивальню Чечек, а другая – в Лизин покой.
Как-то раз с утра парило сильнее обыкновенного. Лиза,
которой уже вовсе непереносимо сделалось сидеть в новом розовом платье с
корсетом на китовом усе и слушать отдаленный женский хохот и манящий звон воды
в мраморном бассейне, наконец не выдержала. Теперь было время дивана, ожидать
Сеид-Гирея скоро не приходилось. Гюлизар-ханым отлучилась за каким-то делом, на
всякий случай заперев опочивальню снаружи. Последнее время Лиза наловчилась
сама управляться с крючками и завязками своих платьев, а в этом и вовсе
шнуровка была на лифе спереди, так что она проворно разделась, мгновение
любовалась в зеркале своим порозовевшим, налитым, приятно округлившимся телом –
на левой груди, словно роза, цвел поцелуй Сеид-Гирея – и прошла в мыльню.
Она долго блаженствовала, сначала вылив на себя воду из
одного чана, а потом забралась в опустевший и снова медленно поливала себя из
глиняного обожженного ковшика. Намывшись, вспомнила, что позабыла прихватить
мягонькую льняную простынку, которой было так приятно осушить мокрое тело.
Вылезла из чана и босиком прошлепала к двери, ведущей в опочивальню. Толкнула и
обнаружила, что дверь заперта.
Лиза удивилась, но потом подумала, что Гюлизар-ханым
нечаянно опустила засов. Хотя нет, он такой тяжеленный, что нечаянно его никак
не опустишь! Может быть, служанка пришла подмести пол да и заперла дверь в
мыльню? Но она не могла не услышать плеск воды. Появился неожиданно Сеид-Гирей
и, не найдя Рюкийе терпеливо ждущей, разгневался и запер ее? Нет, вряд ли. Такое
уже как-то случилось, и Сеид-Гирей пришел в неистовство. Но в неистовство
совсем иного рода: увидав купающуюся Рюкийе, он сорвал с себя одежды и бросился
к ней в чан, едва не утопив ее и в то же время едва не задушив в объятиях, да и
сам нахлебался воды до кашля.
Лиза зябко повела плечами. Значит, кто-то запер ее нарочно.
Кто и зачем? Озноб усилился при мысли о Чечек… Но как ей пробраться в покои
Рюкийе? Впрочем, если даже и впрямь Чечек напакостила, ну что за беда посидеть
несколько минут в мыльне? Услышит тяжелую поступь Гюлизар-ханым за дверью,
окликнет ее, вот и вся недолга.
