Сеид-Гирей стоял, отвернувшись к окну. У дверей застыл Гюрд.
– Брат мой, – негромко произнес Сеид-Гирей, –
видишь ли ты эту женщину?
– Да, господин. – Голос Гюрда был так же безжизнен, как
голос султана.
– Я был слаб пред нею, – глухо промолвил
Сеид-Гирей. – Я позволил ей завладеть моею душою. Мое тело жаждало ее
тела, как умирающий алчет жизни. Но я, безумец, не распознал, что аллах
ниспослал мне в лице ее испытания, и едва не отравился пагубной страстью. Я
окружил ее пламенной любовью. Я возвысил ее до себя, грязную неверную,
пленницу, купленную за несколько медных монет для забав моих воинов! Но она
обманула меня. Она вытравила плод Гирея, она задумала сгубить мою валиде и
моего ребенка. Брат, она и тебя провела… Я подозревал, что она была в сговоре с
Ахметом Мансуром, моим врагом, злоумышляя против чести моей… Будь она проклята!
Теперь я понял, чего желал бы от меня аллах! Я докажу ему, что могу вырвать ее
из своей души, что свободен от дьявольской напасти! Еще полчаса назад мне была
бы нестерпима мысль о том, что ее могут коснуться руки другого мужчины. А
теперь я отдаю ее тебе, брат!
Гюрд быстро взглянул на него, и на белом, как снег, лице его
глаза казались вспышками синего огня. Но остался стоять, где стоял.
– Ты что ж, не слышал? – выкрикнул Сеид-Гирей высоким,
злым голосом. – Я повелеваю: владей ею здесь, сейчас! Я хочу видеть это
тело поруганным, растоптанным! Это и будет мой эль-араф
[121]!
А потом ты убьешь ее, чтобы в этом зловонном болоте уже не мог прорасти
благовонный росток.
Гюрд опустил глаза, скрестил руки на груди.
Сеид-Гирей с коротким, яростным криком рванулся к нему, но
тут же на лице его появилось осмысленное выражение.
– Ты прав, брат мой. Отдать ее тебе – значит, осквернить
правоверного этим нечистым телом. Я бы хотел бросить ее моим бекштакам, но и
для них она грязна и заразна. Тогда… убей ее, Гюрд. Я хочу видеть ее смерть.
Убей ее!
– Нет, – пролепетала Лиза. – Не надо…
Больше она ничего не смогла сказать. Накатилась вдруг такая
усталость, что захотелось упасть и уснуть. Пусть даже смертным сном. Все словно
бы померкло вокруг; и только ятаган за поясом Гюрда, сверкая, слепил взор. Вот
сейчас Гюрд выхватит его…
Он не шелохнулся.
– Что-о? – прошептал Сеид-Гирей. – Ты осмелился?..
Он не договорил. Дверь распахнулась с таким грохотом, словно
в нее ударилось пушечное ядро, и в залу влетела Гюлизар-ханым.
– Рюкийе! – вскричала она, бросаясь к Лизе,
скорчившейся на полу. – Ты жива?
– Во-он! – взревел Сеид-Гирей, наклоняя голову, будто
взбешенный бык, и багровые жилы вздулись на его лице. – Вон отсюда!
– Нет, господин! – Гюлизар-ханым рухнула на пол,
обхватив колени султана. – Не трогай Рюкийе! Ты не найдешь себе покоя,
если лишишься ее! Я ведь знаю тебя больше двадцати лет, о эльмаз
[122]
моего сердца, знаю твое неистовство. Поверь, Рюкийе ни в чем не виновата. Это
все я… хотела, чтобы твоей валиде стала она. Я так ненавидела Чечек, злобную,
мстительную, глупую! Это я, господин, это я подожгла постель, в которой спал ее
ребенок!
– Гюлизар-ханым… – Сеид-Гирей тяжело покачал головою. –
Замолчи! Ты болтаешь пустое. Ты наговариваешь на себя!
– Я хотела, чтобы он погиб, а Рюкийе родила тебе другого
сына и стала твоей валиде. Это я, – твердила Гюлизар-ханым, зажмурясь и
прижав руки к груди, – клянусь тебе господом нашим, Иисусом Христом,
Пресвятой Девою клянусь, что это я указала дорогу Ахмету Мансуру в
Хатырша-Сарай и помогла ему похитить Рюкийе…
Это было уже свыше сил Сеид-Гирея. Взор его помутился.
– Ты! – застонал он, бросаясь к армянке, и Лиза
увидела, как что-то блеснуло в его руке. – Ты!.. – Он на миг
склонился над Гюлизар-ханым, раздался булькающий хрип, и она тяжело завалилась
на правый бок, беспомощно хватаясь руками за воздух. В левом боку ее, под
ребрами, торчала рукоять ножа.
– Гоар! – Лиза вскочила, однако ноги ее подкосились, и
она беспомощно осела на пол, скорчившись, прижав кулаки к глазам. – Что ты
наделала, Гоар?
– Что ты наделала? – тонким голоском испуганного
мальчишки проговорил Сеид-Гирей, падая на колени рядом с Гюлизар-ханым. –
Матушка моя! Что же ты наделала?
Рядом с ним, тоже на коленях, стоял Гюрд, приподнимая голову
Гюлизар-ханым и что-то бормоча дрожащими губами.
– Мой… маленький, – тяжело выдохнула Гюлизар-ханым,
нашаривая руку Сеид-Гирея. – Ничего. Я сама виновата…
– Матушка! Матушка! – отчаянно, бессмысленно повторял
он, склоняясь к ней все ниже.
– Ти-ше… – молвила Гюлизар-ханым, и Сеид-Гирей послушно
умолк. – Я должна сказать… я хочу открыть тебе… Помнишь сон, который ты
видел три дня назад?
– О аллах! Она бредит! – простонал Сеид-Гирей. Но
пристальный взор Гюлизар-ханым заставил его умолкнуть.
– Не мешай. А то… не успею… Казна твоя пуста, но аллах
услышал твои молитвы… Помнишь свой сон? Помнишь?
– Ну, помню, – со страдальческим выражением простонал
Сеид-Гирей. – Мне приснились три седобородых старика, которые велели
насыпать холодной золы в углу подвалов, где хранятся бочонки с порохом, потом
найти того, кто оставит в золе свой след, и убить этого человека, отдав им в
жертву. Тогда вскорости мне откроется богатейший клад, и все мои беды и
несчастья навек отступят! Мы с тобою насыпали там золу, но никто не оставил
своего следа, и я решил, что все это чепуха, все только сон!
– Оглан мой, – ласково промолвила Гюлизар-ханым, –
сыночек! Я видела там след! Иди туда, найди, кому он принадлежит, сделай все,
как просили те почтенные люди, и дай бог, чтобы тебя ожидал клад.
Лицо Сеид-Гирея вспыхнуло, как у мальчишки, которому
подарили крепость с пушками, войском и сундуком сластей в подвалах.
– Это правда?! – Он вскочил.
Гюлизар-ханым только глаза прикрыла, и Сеид-Гирей кинулся к
порогу!
– Гюрд! – окликнул он уже из-за дверей. – Скорее
за мной!
Гюрд все еще склонялся над раненой, но она указала ему
взглядом на дверь.
– Не оставляй своего господина, – выдохнула
Гюлизар-ханым. – Ты же знаешь, он из тех, кто, отрубивши голову, чешет
бороду! Умоляю тебя…
– Я не оставлю его, матушка, – кивнул Гюрд. – Не
оставлю до самой смерти.
– Поклянись.
