И древнее заклятие подействовало. Псы, прыгая и грызя землю,
приостановились за каменной насыпью, оглашая воздух истошным лаем, но больше не
делая попыток броситься на Лизу, когда она медленно, двигаясь словно во сне, на
подгибающихся ногах прошла мимо них к низкому строению, сложенному из поросших
мхом камней.
Несомненно, что она забрела в какой-то чаир
[132],
а уродливая сакля – прибежище чабанов. Несомненно также, что их не случилось на
месте, иначе кто-нибудь да появился бы взглянуть, чем так всполошены псы. Но
чарводары
[133]
могли появиться в любой миг; потому Лиза, как
ни была измучена и исхлестана дождем и ветром, задержалась под крышей не
дольше, чем ей понадобилось, чтобы прихватить тыкву-долбленку с водой и круг
овечьего сыра, накинуть овечью шкуру, валявшуюся на нарах, сунуть разбитые в
кровь босые ноги в разношенные, растоптанные, но еще крепкие постолы
[134].
Притихшие было псы встретили ее появление новым взрывом
перебреха, но без особого усердия и злобы. То ли признали за свою, то ли
поуспокоились: гроза резко шла на убыль, унося с собою все собачьи страхи;
можно было растянуться на мокрой глине и спать до утра, благо ночь вновь дышала
теплом; ветер с неимоверной быстротой уносил обрывки туч, и тихий серебристый
свет уже струился с омытых, прояснившихся небес.
* * *
Новое утро Лиза встретила на горной тропе. Огляделась и не
поверила глазам: позади, откуда пришла, чудовищное нагромождение хребтов.
Как удалось одолеть их и остаться живой и невредимой? Какой
незримый проводник привел ее в страну этих исхлестанных ветрами скал, то
напоминающих плавные складки тяжелой серо-коричневой парчи, то являющих собою
причудливые развалы кряжей, гребней, глыб, то вовсе обнаженных, то слегка прикрытых
зелеными, желтыми, багряными пятнами лесов?..
Солнце взошло и высветило такую прозрачную, звонкую синеву,
что Лиза даже зажмурилась на миг. Глазам было больно от этого щедрого,
праздничного света! Всюду нежились в этом золотисто-синем сиянии горы. Наверное,
вокруг простирался тот самый Карадаг, о котором однажды рассказывал Лизе
Баграм, – несравненной красоты соцветие древних скал, каменный венок,
раскинутый на берегу Черного моря, приют свободных птиц, вольных ветров,
диковинных растений, вместилище загадок, отрада взора…
О да, отрада взора! Жительница равнинных рек и лесов, Лиза
пыталась найти привычное успокоение в созерцании разноцветного буйства
растительности, но взгляд ее против воли льнул к близко нагрянувшим горам.
Лиза не замечала, что глаза ее полны слез; просто зубчатые
окоемы вдруг начали расплываться, и она нетерпеливо утерла лицо, чтобы вновь и
вновь смотреть на сказочный костер, вздымающий из сизой рассветной дымки свой
вековечный пламень до самых небес.
Горы, горы… О, какие, какие же они! Сколь многолики, сколь
осмысленно-человекоподобны их недвижимые черты… Нет, они лишь притворяются
недвижимыми!
Со всех сторон на нее упорно глядели из-под нависших,
тяжелых лбов, увенчанных рогатыми коронами, непроницаемые очи
полуптиц-полульвов, вольно развалившихся на кряжистых тронах властителей и
властительниц, охраняемых псами-исполинами и медведями с умными, печальными
мордами. К ней оборачивались и через шаг-другой отвращались новые и новые лики
Карадага: то успокоившись, то сочтя за лучшее на время затаиться, а порою и
вовсе исчезнуть бесследно, они растворялись в солнечных лучах, отшатывались в
тень и снова наползали, опережая друг друга, меняясь местами, перетекая один в
другой, гигантские, не описуемые никакими словами чудища, пребывающие как бы в
вечном полусне под этим вечным солнцем…
Горы опускались и поднимались, время текло неостановимо;
Лиза шла, как во сне, не замечая усталости, на ходу утоляя голод и жажду то
сыром, то водой, то пригоршней сладчайшей, нежнейшей боярки, порою оглядываясь
на искристый, пронизанный лучами туман, курившийся над долиною.
Далеко внизу, занимая неоглядное пространство, колыхалось и
волновалось синее море.
Она никогда не видела ничего подобного и, не дыша, смотрела
на утесы, которые смело шагнули в сверкающие волны. Вдали еще один каменный,
длинный, плоскоглавый зверь окунал свое долгое тело в море. Густой, яркой
синевой окрашены были воды вблизи берегов, а поодаль играли все оттенки золота,
серебра и густой зелени.
То и дело ветер готов был сорвать Лизу с неверного камня и
унести в бездну. Страх мешался с восторгом, придавая ее лихорадочному,
торопливому скольжению вниз необходимую осторожность: долго выбирать, куда
ступить, пробовать ногою камни, цепляться за ветви.
Лиза почти не помнила, как окончился путь, как глубже и
спокойнее вздохнула грудь, как под дрожащею ногою простерся обширный берег.
Он весь был засыпан грудами прекрасных разноцветных
камешков: синих, лазоревых, розовых, черных, зеленых, прозрачных или
ослепительно белых, сверкающих, влажных, любовно лелеемых волнами, и Лиза села
меж ними на мокрые водоросли, также разбросанные по берегу, уверенная, что
попала если не в рай, то уж точно в чертоги морских сказочных цариц.
Красота переполнила сердце молитвенным восторгом. Сложив
руки, Лиза стала на колени.
– Боже, благослови день мой, век мой, пусть и краткий! Да
проведу я его во славу Твою, да успокоится душа моя, и сердце да отвернется от
всех забот мира сего; понесу я крест Спасителя моего с радостью, благодарением
и любовью!..
Вовсе уж обессиленная, она легла ничком на огромный плоский
валун и вся погрузилась в созерцание моря, где глухая зелень старой хвои
перетекала в прозрачный, чистый изумруд, ну а потом и там и тут стекалась с
зыбью мутно-серой и круто выгнутой волной столь мощно ударяла в берег, что
рокот несся над землей. Шипя, волна стекала с камней. Так море с берегом
играло.
Плавно, неслышно подступил вечер. Горные долины, с которых
разом сбежал солнечный блеск, холодно помрачнели. Но на вершинах гор еще
сверкали золотые россыпи лучей.
Карадаг лежал и дремал, опустив в воду гигантскую рогатую
голову – Индрик ли зверь
[135],
Змей ли Горыныч – бог весть
кто, но огромный, спокойный, ленивый, таинственный, великолепный! Складки его
каменной чешуи постепенно сглаживала тьма, и скоро синяя прозрачная глыба
растворилась в ночи.
Показался месяц. Розовое зеркало притихшего моря слилось с
черным зеркалом небес. Какая-то звезда горела ярко и бело, и ее бледное
отражение перетекало в отражение молодого месяца и, словно серебряный нож,
пронзало незримые во тьме волны.
