Президент протянул трубку водителю – машина в этот момент входила в поворот, – приказав ему распутать провод, прежде чем вешать, – невыносимо, что приходится каждый раз повторять одно и то же.
– Если бы вы знали, как мне не хватает Максима, – вздохнул он, закончив, и похлопал по локтю мою хозяйку.
– Мне не очень понравилось ваше выступление в местных новостях, – буркнула она в ответ.
– Все улажено, – отрезал политик, повернувшись к картине, зажатой между моими коленями.
Он сравнил портрет с оригиналом и крепко пожал мне руку:
– Здравствуйте, молодой человек, очень рад и весьма сожалею. Местная пресса воздаст вам должное завтра же, а если потребуется, я подключу наших друзей из «Фигаро».
Вместо ответа я поинтересовался, сколько бензина потребляет его двенадцатицилиндровый. Его, похоже, восхитили такие познания, неожиданные у парижанина без гроша в кармане, одетого из супермаркета «Карефур».
– Двадцать пять литров в городе, – приосанился он. – Но спешу вас успокоить: по примеру нашего генерала
[11]
я считаю долгом чести оплачивать из своего кармана топливо на мои личные нужды. А когда мои противники упрекают меня, что я-де не покупаю французскую продукцию, я отвечаю, что в свое время Свободная Франция в Лондоне ездила на продукции английской, тогда как французское автомобилестроение было под пятой немецкого оккупанта.
До меня уже дошли самые лучшие отзывы о вашем выступлении. Максим был в восторге.
Я вздрогнул.
– Вы с ним говорили?
– Я знаю, как на него давят, и глубоко ценю его верность, он, должно быть, и сам вам об этом сказал. Но я не из тех, кто сидит сложа руки. Скотч? Да, знаю, еще рано, но в поезде отоспитесь. А мне предстоит открывать ясли.
– Я не буду, спасибо, – отказалась мадам Вуазен. – У меня работа.
Он достал бутылку «Гленфиддиша», спрятанную в кармане дверцы с моей стороны, и наполнил два хрустальных бокала на откидном столике, оказавшемся в спинке сиденья передо мной.
– За литературу! – провозгласил он с лирической ноткой. – И за правосудие.
Мы чокнулись. Тут зазвонил телефон. Он наклонился вперед, чтобы снять трубку. Речь шла о будущем технополисе и подъездной дороге, которую дорожно-строительная компания отказывалась строить по предложенной цене. Сонназ надел очки, достал калькулятор и решил вопрос в свою пользу за три минуты, отделявшие нас от вокзала.
– Я много вкладываю в микропроцессоры, – доверительно сообщил он мне, повесив трубку. – За ними будущее. Мой технополис будет французской Кремниевой долиной. Необходимо помешать утечке молодых талантов, таких как Полина.
В его взгляде, когда он произносил эти три слога, отразилось так много чувств, что я отвел глаза, допивая скотч. И чуть не поперхнулся, когда он добавил:
– Она звонила мне сегодня, рассказала о вашем замысле книги.
– Пойду поменяю билет, – сказала мадам Вуазен, открывая дверцу.
Я собрался было последовать за ней, но Сонназ удержал меня:
– Ваш поезд опаздывает на десять минут. Без вас он все равно не уедет.
Гааза за стеклами очков в роговой оправе блестели, взгляд был спокойный и твердый, – взгляд человека, которому ни в чем не отказывают.
– Идите возьмите корзину с завтраком в «Герцоге Савойском», – велел он водителю.
Тот выключил зажигание и порысил в ресторан напротив.
Когда мы остались одни, президент повернулся ко мне вполоборота и ткнул пальцем в мое колено, словно показывая место на карте.
– Ну что, молодой человек, вас все это вдохновляет?
Дым трубки и блики хрусталя на тонированных стеклах очков придавали его лицу трибуна зловещую расплывчатость портрета Дориана Грея.
– Я говорю не только о политическом контексте, этаком Клошмерле
[12]
, что всегда интересует людей. Максим – чудный персонаж, не так ли? А его подруга просто восхитительна.
Современная Пенелопа. Никогда не забуду, как он ее подобрал, в Каннах или в Биаррице, запамятовал, был какой-то съезд. Он спросил, можем ли мы взять ее с собой. Я дал свое благословение. В каком-то смысле я крестный отец их любви.
Я кивнул. «Любовь» в его устах звучала не так уместно, как «крестный отец».
– Итак, если вы видите в их истории материал для книги, знайте: заказ не туристических изданий не входит в компетенцию Генерального совета, но я лично могу вам гарантировать, что все расходы будут оплачены. Через три дня вы получите «дружеское» предложение, не связанное ни с какими структурами и основанное на взаимном доверии. Что до раскрутки книги, в завтрашнем «Эко» вы сможете в полной мере оценить мои возможности. Деголлевские связи все еще действуют, друг мой, и многие сочтут своим долгом поддержать ваш идеал истины.
Я поставил стакан на столик. Щеки у меня пылали, но не из-за скотча. Так, значит, все это: присуждение мне премии, признания Максима, бойкот, обеспеченный снегоуборочной службой, несоразмерная шумиха, поднятая вокруг меня в прессе, – и даже, может быть, моя близость с Полиной, как знать? – было всего лишь постановкой, операцией с целью повязать меня с жертвой судебного заговора?
– Разумеется, речь идет всего лишь о романе. Вы измените имена, и всякое сходство будет случайным. Но скандал, который вы, моими стараниями, спровоцируете, позволит в случае необходимости повлиять на ход судебного процесса на основании сомнения в беспристрастности прокуратуры. Когда высшие интересы нации не позволяют нам доказать нашу добрую волю, бывает полезно бросить тень на тех, кто чернит нас. Не правда ли? Счастливого пути в Париж.
Он протянул мне руку, давая понять, что мы в принципе договорились. Я непринужденно пожал ее, уточнив, что связан эксклюзивным контрактом с моим издателем.
– Он мой друг. Вы будете свободны, это я беру на себя. Вам нужно куда более широкое распространение, в идеале через три месяца. Нет нужды добавлять, что этого разговора не было. Я знаю, что в душе вы близки к левым, тем выше будет оценена ваша непредвзятость.
По движению его подбородка водитель распахнул передо мной дверцу и вручил корзину с местными деликатесами. В висках у меня стучало, когда я на негнущихся ногах подошел к мадам Вуазен под табло с расписанием, где было объявлено об опоздании поезда на Бург-ан-Бресс.
– Он, конечно, акула, но душа у него широкая, – высказалась старая дама, компостируя мой билет. – И уж если он что-то обещал, слово сдержит.
Она проводила меня на перрон. Когда экспресс въезжал на вокзал, сунула мне под мышку картину и сказала:
– Слушайте только свое сердце и чутье писателя. В случае чего скажите себе, что принять конверт не значит продать душу дьяволу. Особенно если дело правое. Как бы то ни было, Полина вам доверяет, а я делаю ставку на ваше будущее в литературе. Вы далеко пойдете, Куинси.
