Тогда я покидал Торнбери с очень тяжелым сердцем, и только надежда на скорое завершение дел позволяла мне оставить на время любимую.
Но было поздно: судьба отвернулась от меня, и обстоятельства начали складываться самым трагичным образом. Сначала сэр Гудман потребовал остаться еще несколько дней.
А вскоре мне было доставлено срочное письмо от Фриды, и земля ушла из-под ног от плохого предчувствия. По прочтении письма сердце мое сжалось от отчаянья. Известия были чудовищными. Кормилица умоляла меня бросить все дела и срочно возвращаться. До сих пор вижу ее в спешке написанные слова: „Мой дорогой мальчик, ей грозит смертельная опасность, поспешите из последних сил, чтобы застать мисс Элен в живых“.
Кто мог угрожать ей? Абсурд!
Ничего не поняв, я, тем не менее, в тот же день бросил все дела и, не говоря ни слова адвокату, выехал назад верхом. По дороге пришлось дважды менять лошадей, я скакал почти целый день, и к вечеру приблизился к границе Торнбери. Мне стало немного легче. Появилась надежда, что я успею, ведь оставалось совсем немного, скоро начнется парк, а там и до поместья рукой подать… Уже заметно стемнело, когда на другом конце лесной дороги я заметил двух всадников. Я продолжал гнать лошадь, пока не увидел, что они остановились. Один из всадников спешился, побежал мне навстречу. Это была она! Я возблагодарил Всевышнего, что успел! Все прояснится, никакой опасности не существует. Я остановил лошадь и бросился к ней, мечтая более всего на свете об одном – заключить в объятия и навсегда забыть кошмар, что пришлось пережить за этот долгий день. „Я успел, успел“, – твердил я эти слова словно заклинание…
Но далее произошло немыслимое… Даже сейчас, по истечении долгого времени, я не могу прийти в себя от увиденного. Моя любимая была уже в двух шагах и протянула руки, когда начался страшный сон наяву. Ее образ терял видимость, тускнел на глазах. Сквозь дорогие моему сердцу черты просвечивал сумеречный лес и уходящая в даль лесная тропа. Моя девочка что-то пыталась сказать, она испуганно кричала, а из ее глаз катились слезы, но я уже не слышал ни звука. И в тот момент, когда я надеялся обнять ее, я обнял лишь воздух…
Помню, что без сил упал на колени и закричал. Я кричал как смертельно раненный зверь, проклиная небеса. Плакал, звал ее, но ответом была тишина потемневшего леса, безраздельно царящая вокруг. Не знаю, сколько времени я стоял на коленях, жалуясь безразличной к моему горю ночи; меня окликнул Готлиб – слуга первым пришел в себя от увиденного и осмелился помочь хозяину подняться на ноги. Конюх, поддерживая меня, обошел со страхом то место, где только недавно стояла она. Со свистом хватая ртом воздух, он отвел меня к лошади, которая шарахнулась от нас в сторону…
Вот и все, что я смог вспомнить и доверить бумаге. Но, к великому сожалению, мне не стало легче – сердце и душа болят нестерпимо.
Но если бы все несчастья на этом закончились… Нет, ровно на третий день после того, как исчезла Элен, скончалась моя кормилица, моя дорогая Фрида. Как уверял доктор Лукас, она отошла спокойно, во сне, от разрыва сердечного клапана.
Ну что же – все любимые женщины решили оставить меня.
Видимо, провинился я в чем-то перед Всевышним…»
Я вновь оторвалась от рукописи, пытаясь прийти в себя от ужаса, остановившего на мгновение сердце. Вот она, страшная правда.
– Фрида! Он убил тебя! Это чудовище отравило тебя, избавляясь от свидетелей.
Как нелепо и несправедливо закончилась жизнь дорогой подруги, моей спасительницы!
Переждав несколько минут, пока дыхание восстановилось, я продолжила чтение.
«…Сейчас сложно восстановить в памяти то страшное время, вспомнить, как долго длилась агония, из которой я выбрался лишь благодаря лечебным порошкам и травяным настоям доктора. Кроме того, мой дорогой Эдуард не оставлял меня – он переселился в Торнбери, чтобы отвлечь по мере сил от грустных воспоминаний, рассказывал последние светские новости и сплетни, которые я слушал не запоминая. Мой дорогой друг делал все, чтобы вернуть меня к жизни, – вытаскивал то на охоту, то в игровой клуб в Мейдстоне. И жизнь постепенно, шаг за шагом, начала возвращаться ко мне.
И я безмерно благодарен сэру Лукасу Фишерли, который поддерживал и лечил меня не только восстанавливающими настоями, но и долгими беседами, после которых мне становилось легче. И все же я каждый день по нескольку часов проводил возле портрета любимой. Я был счастлив только там, в галерее, сидя в кресле напротив ее облика и ведя с ним одностороннюю беседу; она никогда не отвечала, лишь с грустью смотрела и улыбалась. Чего я ожидал от человека, даже не родившегося на этот свет?.. Где сейчас ее душа, в каких затаенных райских уголках она ожидала своего часа? Как я ни молил, она ни разу не пришла в мои сны, покинула навеки. И если бы не существующий в реальности портрет, я решил бы, что все случившееся – наваждение, и моей любимой никогда не существовало. Что я говорю, ее и не существует сейчас… Девочка родится на свет, когда от меня самого уже ничего не останется.
Безумие.
Наступил декабрь, и мы начинаем готовиться к Рождеству. Мы должны надеяться на лучшее и просить у Господа благословения, как любит говорить наш доктор…
1811 May, 03
Вижу, что давно не открывал свои записи. Потому как надолго охладел к ним, стараясь изгнать из памяти воспоминания об Элен. Я перенес портрет в ее старую комнату и запер там. Я не могу больше ее видеть, моя кровоточащая рана потихоньку начала затягиваться и заживать.
Месяц назад я сделал повторное предложение леди Анне, чем спас ее от позора, который невольно навлек, разорвав первоначальную помолвку. Должен отдать должное ее терпению: все время, пока моя душа металась в бреду, Анна ждала, когда мое сердце исцелится, и дождалась. Безусловно, не последнюю роль в нашем примирении сыграл доктор Лукас, не перестающий подбадривать меня, передавая весточки из Уилл Лодж – сначала изредка, невзначай, а потом почти каждый день.
Время шло, и пора было задуматься о наследнике для Торнбери, а лучшей кандидатуры на роль супруги, чем предназначенная мне леди Анна, я найти не мог. Тем более, не приходилось сомневаться в том, что она – благородная и порядочная женщина, простившая мне невозможное – отступничество и охлаждение, – и продолжавшая ждать. Я надеялся, что зло матери не пустило корни в душе Анны и что, увезя ее из Уилл Лодж, я смогу в дальнейшем не допустить этого. Однако главной причиной женитьбы на леди Анне была уверенность, что она искренне любит меня, и я надеялся, что и сам со временем отвечу ей взаимностью…
1812, June 17
Недавнее событие вынудило взяться за перо вновь.
Последнее время жизнь баловала меня. Видимо, Господь услышал молитвы: мы ждали с Анной первенца. Все наши помыслы были связаны с рождением будущего наследника Торнбери, и мы ни разу не возвращались к прошлому, которое, как я надеялся, навеки похоронено в одной запертой комнате.
