Теперь я вряд ли уеду раньше срока, не позлив тебя, дорогой шутник! Ты добился обратной реакции.
Достав из стенного шкафа полотенце, я завернула туда несчастную куриную голову, записку и испорченную наволочку. Переодевшись для ужина, спустилась на кухню. Стараясь остаться незамеченной, пробралась на задний двор и выбросила страшный сверток в контейнер для отходов. Все – с рук долой, из сердца вон! Пора идти и улыбаться!
В гостиной немногочисленные жители Торнбери уже собрались к ужину. На меня одновременно взглянули четыре пары глаз. Две женских, испытывающих и оценивающих. Одна мужских – внимательная и встревоженная, ей я искренне улыбнулась. И последняя, вечно скрытая под зеркалом очков, неизвестная, пустая.
Почему он никогда их не снимает? Что у Гая с глазами? Если не забуду, спрошу об этом Томаса.
Кто из вас мой неудавшийся шутник? Ты, Гай? Причина? По доброте душевной, просто поразвлечься? Возможно. Или ты, Мари-Энн? Вряд ли у тебя одной хватило самообладания взять в руки отрезанную голову и вымазать подушку кровью… Если только ты не объединилась для этого с Бертиной, а теперь вы мило улыбаетесь, пытаясь разглядеть в моих глазах страх. Но счастлива вас разочаровать. Мертвая куриная голова – не самое ужасное, что я видела в жизни.
Ужин проходил в тишине. Меня никто не спрашивал о прожитом дне, еще меньше хотелось знать, как они его провели. Полагаю, велосипедная прогулка удалась, и Мари-Энн приблизилась к осуществлению заветной мечты. На самом деле, мне нет никакого дела до ее стремлений, до них всех, вместе взятых, за исключением одного человека, сидящего от меня слева и молчащего весь вечер. Он практически ничего не съел за ужином, лишь потягивал из бокала прохладное белое вино. Я чувствовала, что Том сильно взволнован и чем-то расстроен, но спросить, что происходит, мешало присутствие Мари-Энн, не сводящей пристального взгляда с Томаса и меня. Этот немой допрос начал меня раздражать, и я, не выдержав, твердо, не мигая, посмотрела в ее кукольные глаза. Она тут же отвела взгляд, и, кокетливо улыбнувшись, спросила:
– Элен, дорогая, мы целый день вас не видели, как прошел день?
– Спасибо за беспокойство, Мари-Энн, прекрасно и плодотворно. Я провела его в библиотеке, разбирая семейные хроники, и должна сказать, что не читала еще ничего более увлекательного, а вы?
Вопрос был с подоплекой, мне была важна ее реакция. Спросит ли она про хронику, намеренно сменит тему или поймет все по-другому? По последовавшему ответу я убедилась, что девушка не в курсе содержания дневника:
– О! А у нас день прошел великолепно! Волшебно! Скажи, Берти! Мальчики устроили незабываемую вылазку по окрестностям. Мы доехали до реки, что на самой границе Торнбери (я улыбнулась как можно вежливей), немного понежились в последних лучах солнца, а потом, когда тучки стали затягивать небо, поехали пообедать в ближайший городок… Сказочный день, правда, Томми? Ты обещал мне такую же необыкновенную прогулку завтра, помнишь?
Я ждала ответа Томаса, но его не было. Незаметно взглянув на него, я поняла, что мысли молодого человека витали очень далеко от собравшихся за столом. Он не слышал ничего из сказанного Мари-Энн. Девушка капризно сморщила носик.
«Цирк закончился».
Сославшись на усталость, я покинула столовую залу не дожидаясь десерта. К черту этот сумасшедший день, пора его заканчивать.
Стоило лечь в постель, как я забылась глубоким сном.
Глава 22
Склеп
Пошел четвертый день моего пребывания в Торнбери.
Я успела обойти весь дом, посетить каждый укромный уголок, столь дорогой моему сердцу. Поблагодарила прежних владельцев, которые с любовью и заботой сохранили поместье, не позволив времени и прогрессу вторгнуться в заповедные владения. Дом сохранился почти нетронутым, неподвластным внешним изменениям. Смирился он лишь с неизбежными дополнениями – центральным отоплением, телефонной связью, интернетом и телевидением.
Первым делом я отправилась в оранжерею. Сейчас здесь никто не выращивал орхидеи, требующие постоянной заботы и внимания, но зимний сад оставался ухоженным и позволял при желании отдохнуть, отвлечься от повседневных забот в тенистой прохладе экзотических лиан, азалий и пальм. Потом я осмелилась зайти в галерею, но далее портрета Изабеллы, матери Томаса, не ступила. Как бы лояльно я ни относилась к существованию мира Теней, никакая сила не заставит меня одну подойти к портрету сэра Фитцджеральда и моему. В памяти до сих пор живо ощущение перехода и присутствия призрака, столь желанного моему сердцу, но, тем не менее, выходца из другого мира, неизвестного, таинственного, а возможно, опасного. Лучше лишний раз не переступать черту.
Стоя в то утро перед портретом сэра Уильяма, дедушки Томаса, я опять мысленно благодарила его за то, что старик не забыл наказ предка и посвятил остаток своей жизни и жизнь любимого внука осуществлению безумной на первый взгляд идеи. Сэр Уильям продолжал хитро улыбаться сквозь несерьезные очки, словно добрый волшебник, и загадочно молчал.
И в этот момент благоговейную тишину галереи нарушил женский визг, пронзительно высокий, от которого, как от звука царапающего ножом стекла, меня передернуло и по спине невольно поползли мурашки.
Я выбежала из галереи в холл и взглянула наверх. Мари-Энн стояла на балконе третьего этажа, судорожно, до белых костяшек вцепившись в поручни балюстрады, и истошно кричала. Захлопали двери; ее подруга, брат и Томас бросились к ней – каждый из своей комнаты. Томас подбежал, с трудом оторвал ее руки от перил и обнял; Мари прижалась к нему всем телом, но не переставала кричать. Я смотрела на странную сцену, ничего не понимая.
Томас старался нежно успокоить Мари-Энн, она ему отвечала, судорожно всхлипывая, и постепенно из доносящихся до меня обрывков фраз я поняла, что произошло.
«А произошло ли это в действительности?»
Мари-Энн уверяла Томаса, что только что в ее комнате среди белого дня появилась незнакомая женщина в старинном платье и с растрепанными светлыми волосами.
– Это точно была она, Белая Ведьма, которая пришла выгнать меня из дома! – всхлипывая, продолжала твердить Мари-Энн. Девушка действительно выглядела испуганной, или же была прекрасной актрисой.
«Однако, – подумала я. – Передо мной разворачивается очередная сцена подготовленного спектакля – «Явление Ведьмы», или призрака, предположительно, моего, а чьего же еще, позвольте спросить? Призрак до смерти напугал малышку Мари-Энн, и ей срочно потребовалась защита в объятиях Томаса, и желательно, при свидетелях. Как мило. И как скучно… Полагаю, что сыгранное на моих глазах представление удовлетворило затейницу, и главный зритель может удалиться».
Я вышла в парк, благо, что погода располагала к прогулке. Вчерашние тучки разбежались во все стороны, и над Южной Англией сияло теплое осеннее солнце. Кроны кленов и лип небесный художник раскрасил крупными мазками теплой, желто-красной палитры. Воздух был напоен ароматом астр и поздних хризантем.
