Надо сказать, что свое удостоверение Володя Колбасов всегда носил, по комитетской моде, пристегнутым за металлическую цепочку к пуговице внутреннего кармана пиджака – очень уж боялся потерять. Говорили, что этот пунктик появился у Колбасова как раз после истории с его незадачливым соперником…
– Вызывали, Геннадий Петрович? – спросил Колбасов, входя в кабинет Ващанова.
– Заходи, Вова, заходи, – радушно улыбнулся подполковник. – Я что у тебя спросить-то хотел: ты вечерком сегодня свободен? Есть у меня идейка – как насчет того, чтобы в баньке попариться? А? Усталость снять, разрядиться… Согреться, чем Бог пошлет… Как ты?
– О чем речь, Геннадий Петрович, вы же знаете – я всегда только за.
– Ну и чудненько, – кивнул Геннадий Петрович, не ждавший другого ответа от подчиненного, с которым не однажды посещал разные баньки. – Тогда давай закажи на семь вечера номерок на Садовой… Знаешь, да?
– Нет проблем, – кивнул оперативник. – Организуем в лучшем виде… А как насчет массажисток?
Ващанов отрицательно качнул головой:
– Нет, блядей на сегодня не надо. Лишнее… Посидим в чисто мужской компании, обсудим кое-что, поговорим…
– Понял… – заинтригованно протянул Колбасов. – Разрешите идти?
– Давай, – благосклонно кивнул Геннадий Петрович. – И вот еще что – найди сейчас Маркова из пятнадцатого отдела, пусть ко мне зайдет.
– Есть! – откликнулся Колбасов, уже прикрывая за собой дверь в кабинет.
Степа Марков явился минут через пять. В отличие от Колбасова этот парень не лучился оптимизмом – Степа всегда казался немного мрачноватым, это впечатление усиливалось упрямой складкой между бровями, оттенявшими усталые, чуть воспаленные от постоянного недосыпа глаза. Такую категорию оперов Ващанов как раз и называл про себя тупыми фанатиками и относился к ним с тщательно скрываемой неприязнью и некоторой опаской…
– Разрешите?
– Заходи, Степа, располагайся. – Ващанов вышел из-за стола и крепко пожал руку Маркову. – Как работается? Проблемы есть?
– Да ничего, – пожал плечами Степа, удивленный таким вниманием к своей персоне со стороны высокого начальства. – Работается нормально… А проблемы – так у кого их нет?
– Это правильно, – согласился Ващанов. – Без проблем-то оно даже скучно как-то. Я чего зайти-то попросил… Помнится, ты в свое время по убийству Варфоломеева работал…
– Да, – мрачнея еще больше, ответил Степа. – А что?
– Дело-то вроде бы так глухарем и осталось, а? – осторожно начал пробивать Маркова подполковник. – Не удалось раскрутить?
– Скорее не дали раскрутить, товарищ подполковник… А что такое? Все мои рапорты и объясниловки – в деле… Я уж думал – быльем все поросло…
– Поросло, да не все… – многозначительно сказал Геннадий Петрович. – Да ты не дергайся так, Степа, к тебе никаких претензий нет. Просто появились кое-какие новые данные… Возможны пересечения… Я тебе говорить сейчас всего не буду, но…
– Неужели перспективы появились? – спросил Марков чуть дрогнувшим голосом.
Это «чуть» не укрылось, однако, от уха Ващанова. «Эк тебя зацепило-то, сынок, – подумал подполковник, внутренне улыбаясь. – На этом я и сыграю, а ты, милый, мне споешь». Вслух он сказал совсем другое:
– Ты присаживайся, Степа, кури… Насчет перспектив пока что-либо определенное сказать трудно, но – вполне возможно. У коллег наших, – Геннадий Петрович показал большим пальцем правой руки в потолок, – информация кое-какая появилась… А уж будет она реализована или нет – сам понимаешь, загадывать трудно… Возможно, мы с ними посотрудничаем… Ты вот что… Ты, Степа, подсвети мне ту историю, так сказать, неофициально… Сам понимаешь, рапорты рапортами, но документы казенные – они всего лишь документы, в них всего не написано. А мне важны твои личные впечатления…
Марков присел к столу, достал «родопину» из пачки, прикурил от дешевой пластмассовой зажигалки. По тому, как подрагивали его желтоватые пальцы, крепко стиснувшие фильтр сигареты, было видно, что опер волнуется.
– Геннадий Петрович… А нельзя будет меня к этой разработке подключить?
«Реванш хочешь взять… Не успокоился, значит», – усмехнулся про себя подполковник и сказал:
– О какой-то разработке пока говорить рано… Но я учту, если складываться будет… Так в чем там тема-то была? Давай, не стесняйся, тут, как говорится, все свои…
Степа вздохнул, глубоко затянулся сигаретой и начал рассказывать:
– История там получилась занятная, а началась она месяца за три до того, как Дмитрию Сергеевичу горло перерезали… В марте восемьдесят восьмого взяли этого Варфоломеева на гоп-стоп. Добра-то у него в квартире много было – от папаши осталось… А папаша этот – Сергей Петрович Варфоломеев – был личностью довольно известной, книжки про Эрмитаж писал популярные: «Замечательные картины», «Героический Эрмитаж». Штук пять написал, его считали известным искусствоведом, хотя Варфоломеев-старший с тех пор, как окончил в восемнадцатом году третий класс частной гимназии, так больше нигде и не учился… А вот жена его действительно была искусствоведом и уже в тридцатые годы работала в Эрмитаже, в научно-просветительском отделе… Но главным делом жизни для Сергея Петровича было собирательство. Причем он не фуфло всякое собирал, а настоящие шедевры, у него было несколько тысяч французских и английских литографий начала девятнадцатого века, работы Эжена Изабе, Лами, Монье, Гаварни, Донье.
– Ни фига себе! – присвистнул Ващанов, удивленный, однако, не крутостью коллекции Варфоломеева, а тем, как легко сыпал Марков ничего не говорящими подполковнику именами. – Откуда ты так в этом разбираешься? Монье, Лами… Я и слов-то таких отродясь не слыхивал.
– Да я тоже не знал – до того дела, товарищ подполковник… А там уж пришлось с искусствоведами поговорить, каталоги полистать… Заодно и культурный уровень повысил… Ну вот. Самыми ценными в собрании Сергея Петровича были, однако, не литографии и даже не работы Калло (семнадцатый век, между прочим). Самым ценным была коллекция нэцке – маленьких японских фигурок-скульптурок из дерева, слоновой кости, лака и перламутра. Этих фигурок было около трехсот, и они представляли все основные японские школы: Эдо, Нагоя, Цу и какие-то еще, я уже забыл названия… К этим нэцке прикладывались еще японские цветные гравюры, тоже очень ценные, очень известных японских мастеров… Сейчас вспомню: Харунобу, Утатаро и, кажется, Хокусай.
– Слушай, Степа, кончай мне лекцию читать, – хмыкнул Ващанов. – Не в коня корм. Мне что Хокусай, что Хуйкусай – без разницы. Все равно я в этом ни хрена не понимаю… Ты ближе к делу давай, без этих… Утатаро или как их там.
– Понял, – кивнул Марков. – Так вот – сколько вся эта радость стоила, никто толком даже не знал. Также непонятно было, откуда все это у Сергея Петровича взялось. Однако те коллекционеры, с которыми я успел переговорить, утверждали, что основная часть собрания появилась у Варфоломеева уже после войны, а потом он ее только приумножал… У Сергея Петровича было два сына – Дмитрий и Олег. Дмитрий был старше Олега на двенадцать лет, соответственно одному из братьев в восемьдесят восьмом году было пятьдесят шесть лет, а другому – сорок четыре. Их мать умерла еще в шестидесятые годы, а вот Сергей Петрович ушел из жизни в восемьдесят шестом… Братья, как водится, стали делить наследство… Да, я забыл сказать – старший, то есть Дмитрий Сергеевич, с детства инвалидом был, церебральный паралич и все такое. Но он в полном уме был, руки здоровые; я когда к нему в квартиру пришел, так он по полкам книжным на одних руках лазил, словно паук какой-то… А второй брат, Олег, он художником был, не очень, правда, известным, но зарабатывал хорошо… Копии делал.
