Барону такой подход к вопросу очень понравился: если ты мент, так будь любезен быть ментом, а не торгашом… Или – снимай погоны к чертовой матери! Хуже нет тех, которые и нашим, и вашим. Так что, с точки зрения вора, подловили оперка поделом, вдобавок подловили грамотно, к тому же журналист этот, Серегин, не побоялся себя подставить – на него ведь наверняка и у Дементьева этого, и у начальников милицейских (за честь мундира радеющих) ба-альшой зуб вырос… К тому же наверняка нашлись и такие, кто начал предъявлять газетчику, что он, мол, фактически выступил в защиту спекулянтов-золотоносов, хотя их-то Серегин как раз и не защищал, а просто воспользовался полученной от них информацией, которую к тому же проверил лично… А информация – она информация и есть, она не бывает лишней, и главный ее критерий – это как раз достоверность, а вовсе не партийность или нравственная чистота источника…
Юрий Александрович внимательно рассмотрел на этих снимках-фотографиях фигуру и лицо Серегина, и парень ему понравился: фигура спортивная, лицо мужское, жесткое… А судя по статьям, у парня и с головой, и с логикой все в порядке. И с ментами поцапаться не боится…
Старик несколько раз прочитал опубликованную в газете краткую биографическую справку. Оказалось, что Серегин в журналистике совсем недавно, до июля 1991 года был офицером, военным переводчиком арабского языка и служил в странах Ближнего Востока… Биография у парня была, судя по всему, достаточно «веселой» – в справке упоминалось, что он восемнадцать раз прыгал с парашютом, имел пару наград, два ранения и контузию… К тому же когда-то Серегин был мастером спорта по дзюдо. Все это Барону чрезвычайно понравилось, и он понял, что подходящую кандидатуру нашел… Конечно, радоваться было еще рано, на человека нужно сначала посмотреть, послушать его, попробовать разными вопросами с подковырками, снять реакцию и только потом уже можно будет решать – довериться ему или нет… И все-таки Михеев почувствовал огромное облегчение – он знает, кого назвать Колбасову… Облегчение было настолько сильным, что Юрий Александрович даже не заметил, как уснул прямо на пачке газет, которые перелистывал полулежа на койке… Старик проспал глубоко и спокойно несколько часов – он был в такой уважухе, что другие зеки не осмелились тревожить его сон даже для того, чтобы вытащить из-под него смятые газеты…
Под вечер Барона все-таки разбудили – в больницу заявился Колбасов, который срочно требовал к себе Михеева на разговор. Юрий Александрович пошел на эту встречу отдохнувший и собранный, он знал, что дело идет к финалу, и концентрировался для решительного броска.
Старик отметил, что ведут его не в оперскую часть, а во врачебный кабинет, и усмехнулся, поняв, что Колбасов боится утечки информации на сторону. Известное дело, в оперчасти ушей на стенах – как тараканов на солдатской кухне, все друг друга контролируют, кто же в таких кабинетах о сокровенном говорить начнет?
Владимир Николаевич явно волновался. Увидев Барона, он засуетился, подскочил к старику, отечески хлопнул по плечу, потом отбежал к зарешеченному окошку, потом начал шарить сигареты по карманам – в общем, сделал массу лишних и ненужных движений, выдававших его нервное напряжение.
– Ну что, Михеев? Как ты? Выглядишь – так просто огурцом…
Юрий Александрович кивнул и усмехнулся:
– Вашими молитвами, начальник…
Повисла пауза, которая, впрочем, была недолгой – Колбасову настолько не терпелось, что он, казалось, поглупел и стал забывать простейшие оперские аксиомы: противнику никогда нельзя показывать своей большой личной заинтересованности в чем-либо, потому что тем самым показываешь свое уязвимое место, ахиллесову пяту, подставляешься… Но Ващанов так накачал Владимира Николаевича, что ему уже было не до красивых психологических игр. Впрочем, Барон о Ващанове ничего не знал, но то, что кто-то Колбасова теребит сверху, было видно невооруженным глазом…
– Ну так что, Саныч, начитался газеток-то? Кормят нормально? Мы все свои обязательства выполнили. – Опер с усилием сглотнул слюну; видно было, с каким напряжением движется кадык по горлу. – Теперь дело за тобой… Ну… Куда ты картину-то запрятал?
Юрий Александрович не спеша уселся на стул, закинув ногу на ногу, и, отметив про себя, что Колбасов впервые обратился к нему по отчеству, сказал:
– Кормят неплохо, и врачи хорошие… Газетки я посмотрел, спасибо…
– Ну так «Эгина»-то где, «Эгина»?
– Опять вы торопитесь, начальник, – улыбнулся старик. – А куда вам спешить – у вас еще вся жизнь впереди… Это вот мне надо спешить – потому что я, как Хрущев когда-то сказал, уже с ярмарки еду. И почти доехал уже…
– При чем тут Хрущев? – начал заводиться Колбасов. – Что ты мне зубы заговариваешь? Где картина?!
– Вы меня извините, начальник, – покачал головой Барон, – но я хоть и старый совсем стал, а разговор наш последний хорошо помню… И не было меж нами такого уговору, чтобы я за больничку и газеты вам картину сдавал… Дело было не так. Речь шла о том, что если вы со своей стороны два этих пустяка для меня делаете, то мы разговор продолжим, нет – закрываем тему навсегда… Я за свои слова всегда ответить мог, поэтому разговаривать на интересующую вас тему готов…
Колбасов несколько раз прокатил желваки по скулам и, сунув руки в карманы брюк, начал говорить негромко, но с явной угрозой:
– Слушай, Михеев… Хватит ваньку валять! Давай лучше по-хорошему и по-честному! Больница – она ведь очень быстро опять в «Кресты» превратиться может… И пойдешь в крытку как симулянт, понял?! Не надо со мной шутить! Не советую!!!
– А я вовсе и не шучу, – пожал плечами Юрий Александрович. – С чего вы взяли, начальник? «Эгина» вам нужна? Нужна… Я это понял. Тайник мой я вам назову – найдете его быстро: он недалеко от Питера, из центра на машине за час доехать можно…
– Где? – подался вперед Владимир Николаевич, горящий взгляд которого показывал, что он не только ехать – на своих двоих бежать туда готов.
– В надежном месте, – спокойно ответил старик. – И я вам его назову. Только у меня два условия.
– Какие? – Колбасов нервно облизнул усы и ощерился. – Ты, Михеев, надеюсь, понимаешь, что я не Господь Бог и не…
– Не волнуйтесь, начальник, – махнул рукой Барон. – Я не собираюсь выставлять вам что-то невыполнимое. Все реально и конкретно. При желании в три дня управиться можно… А желание у вас, по-моему, есть, не так ли?
– Так ли, так ли, – раздраженно кивнул опер. – Чего ты хочешь? Говори, не тяни кота за яйца.
– Первое. – Юрий Александрович устроился на стуле поудобнее и сцепил пальцы на колене. – Дело мое вы закрываете вчистую и меня выпускаете…
– Слушай, ну что мы воду в ступе толчем?! – Колбасов от возмущения даже чуть не подпрыгнул на месте. – Я ж тебе уже говорил: сдашь «Эгину» – считай, что ты на воле… Ты что, мне не веришь?
– Вера – это нравственная категория, начальник, – уклончиво ответил Барон. – Не будем об этом. По-всякому бывает. Одно дело, когда интерес в человеке есть – тогда ему и горы золотые пообещать можно, а когда интерес удовлетворен – тогда у многих память слабеет…
