– Да я… – начал было Колбасов.
Но старик перебил его:
– Так вот, чтобы память вас не подвела, я хочу о себе статью в газете увидеть. Большую статью. Скажем, это может быть интервью или очерк там… В конце концов, жизнь у меня была долгая и интересная, почему бы про меня и не написать? У нас в газетах про каких только мудаков не пишут, что плохого будет, если о нормальном человеке расскажут?
– Это ты-то нормальный?! – Колбасов явно развеселился и даже хлопнул себя ладонями по ляжкам. – Михеев, ты же вор! Что про тебя писать?
– Профессия может быть какой угодно, – упрямо сжал губы Барон. – Важно – какой человек… А мне никто никогда никакого блядства предъявить не мог… Что же касается рода моих занятий, то я вам так скажу, начальник: дело мое было поинтереснее многих, а нравственных аспектов мы затрагивать не будем… У нас самые главные воры наверху сидят, и вы это не хуже меня знаете. А я никогда ни одной копейки у простого труженика не взял. Да и насосы, что от меня пострадали, ненадолго беднели…
Опер фыркнул и покрутил головой.
– Ага, тебя послушать, так ты у нас прям Робин Гуд какой-то… Тебе что, славы захотелось? Ну ты даешь, Саныч, ей-богу, не ожидал…
Юрий Александрович с удовлетворением отметил, что первая реакция Колбасова на просьбу о встрече с журналистом была вполне положительной, опер явно не заподозрил подвоха, он просто потешался над «тщеславным» старым вором, и Барон решил ему немного подыграть: скроил труднопередаваемое выражение на лице, дескать, задела за живое насмешка:
– Славы или не славы, а и мне есть что рассказать людям… Мне жить-то осталось… Могу я напоследок хоть память о себе оставить?
– На нас небось жаловаться будешь?.. – Владимир Николаевич заломил бровь и прищурился. – Дескать, менты поганые тебя, невинного, в темницу заточили? На помощь прессы надеешься?
Юрий Александрович вздернул подбородок и сузил глаза:
– Я всю жизнь надеялся только на самого себя! И жаловаться тоже не в моих привычках, с кем надо – сам разбирался, начальничек…
Желтоватые стариковские глаза смотрели на опера так люто, что Колбасов вдруг с удивлением ощутил легкую дрожь, пробежавшую вдоль хребта. Владимир Николаевич повел плечами, стряхивая наваждение (показалось ему на мгновение, что дикий лесной зверь-оборотень на него глядит), и с неестественным смешком спросил:
– Да ты никак грозишься, Михеев?
– Куда мне… – опустил взгляд в пол Барон. Перед опером снова сидел усталый больной старик. Чего такого бояться: ткни его кулаком посильнее – развалится… Вор зашелся в кашле и только через минуту, когда жуткий клекот в его груди унялся, смог продолжить разговор. – Так вот – я даю большое интервью, расскажу, как оно интересно в лагерях сидеть было… А потом вы, начальничек, тоже пару слов про меня журналисту скажете…
– Каких слов? – удивился Колбасов.
– Самых обыкновенных, – усмехнулся Юрий Александрович. – Скажите, что я действительно старый вор, неоднократно судимый, особо опасный рецидивист, ну и прочую бодягу, не мне вас учить… А в конце добавите, что на этот раз Барон залетел в тюрьму ну не то чтобы случайно, но, так сказать, не окончательно… Что вина моя не доказана и что, вполне возможно, доказана не будет, потому что много спорных моментов… И что любого другого человека при имевших место обстоятельствах никто задерживать, а уж тем более арестовывать не стал бы… Что меня закрыли с учетом биографии и в связи с отсутствием питерской прописки – следователь при таком раскладе никак не мог меня на подписку о невыезде посадить… И что есть информация о том, что я все-таки завязал и в последний год, по крайней мере, жизнь веду тихую и добропорядочную. В общем, что-нибудь в этом роде… И вот если вы это скажете, начальник, и если статью в газете напечатают – вот тогда я вам и назову свой отстойничек… Потому что у меня тогда больше гарантий будет, что вы свои обещания насчет воли выполните… Вот так. Как придете ко мне утром с газеткой, в которой статья про меня, так я вам и называю место…
Владимир Николаевич выслушал старика молча, потом удивленно покрутил головой и даже присвистнул.
– А ты, оказывается, комбинатор, дедуля… Вон чего выдумал… Не ожидал…
– Не дурнее других. – Барон упрямо поджал губы и продолжил: – Да, и с любым, с первым попавшимся журналистом я разговаривать не буду…
– Ну, естественно, – ернически развел руки Колбасов. – Ты же у нас особа коронованная… Прикажете из Москвы для интервью с вами товарища Познера высвистать, ваше величество?
– Познер мне без надобности, – буркнул Юрий Александрович. – Он на телевидении работает, а не в газете… А я буду говорить с Андреем Серегиным. Этот наш, питерский…
– Ага, – кивнул Колбасов. – С Серегиным, значит… А почему именно с Серегиным?
– Да просто нравится мне, как парень пишет, – пожал плечами Барон. – Просто, доходчиво… Жаль только, слишком много на веру принимает из того, что ему ваше начальство рассказывает… Но, в принципе, по сравнению с остальными – вполне ничего… По крайней мере, мне кажется, этот Серегин поймет, что я ему хочу рассказать, и не переврет потом в своей газетке…
Колбасов задумался и прошелся несколько раз туда-сюда по тесному кабинету. Наконец, как следует обсосав верхнюю губу, он снова повернулся к старику:
– М-да, Михеев, удивил ты меня, не скрою… Я уж думал, что на этой работе совсем удивляться разучился, а вот поди ж ты… Спасибо, дедуля, что хоть не об издании твоих мемуаров в двух томах вопрос ставишь… Слушай, а если этот Серегин сам не захочет с тобой встречаться?
– А чего это ему не хотеть? – удивился Барон. – Я что-то не слыхал, чтоб кто-то из нас, законников, интервью в газеты давал… У нас это не принято…
– Вот и я про такое не слышал, – ввернул Владимир Николаевич и хитро прищурился. – Понятия нарушаешь, а, Саныч?
Юрий Александрович сделал вид, что не обратил на насмешку внимания, и продолжил:
– Стало быть, для понимающего журналиста интервью с таким, как я, это что-то вроде сенсации будет…
Колбасов не выдержал и фыркнул – похоже, старик действительно начал впадать в маразм, проявляющийся в виде мании величия. Однако, заметив, как потемнело лицо вора, поспешил исправить допущенную бестактность:
– Все-все-все, молчу-молчу… Ладно тебе, Михеев, не надувайся… Пока обещать ничего не буду, но… Пожалуй, попробую уговорить этого Серегина… Слушай, а если он, к примеру, болеет сейчас?
– Если болеет, подождем, пока выздоровеет, – упрямо ответил старик. – Он парень молодой, с чего ему болеть-то…
Колбасов еще немного пожевал губу в раздумье, потом решительно кивнул:
– Лады! Постараюсь все устроить… Только смотри, Барон, этот уговор у нас – окончательный… Вздумаешь потом динаму включить – сильно пожалеешь…
– Опять вы меня пугаете, начальник, – досадливо скривил губы Юрий Александрович. – Лишнее это. Я вам уже все сказал. Чего порожняк гонять-то?
