– Спасибо… но я, честно говоря, не знаю… Неудобно…
Он как-то уже подзабыл, что еще час назад собирался брать в плен Лидию Александровну. А она, почувствовав его мандраж, совершенно оправилась от своих страхов. И даже усталость прошла – перед Обнорским стояла красивая, уверенная, знающая себе цену женщина. Эта женщина улыбнулась и с чуть заметной иронией в голосе спросила:
– Что же вы так растерялись-то? В прошлый раз, помнится, вели себя увереннее. На кофе набивались…
Андрей смущенно опустил взгляд и вдруг закашлял в кулак – он провел на холодном ноябрьском ветру уже более двух часов, а куртка у него была так себе, хороша только для ранней осени…
– Пойдемте, – решительно сказала Поспелова. – Нечего тут на холоде стоять. Мне ко всему прочему еще только простуды не хватает…
Лида жила в маленькой однокомнатной квартирке, впрочем, кухня была довольно просторной – целых тринадцать квадратных метров, хоть танцуй, как говорится… Кухня, естественно, служила Поспеловой и гостиной, и кабинетом, и столовой, и комнатой отдыха – на холодильнике стоял маленький цветной телевизор, а рядом с угловым диваном на табуретке примостился неплохой двухкассетный магнитофон. А в комнате Лида только спала, там был вечный беспорядок, поэтому первое, что она сделала, войдя в квартиру, – это плотно закрыла дверь в комнату. Обнорскому совершенно необязательно видеть не убранные в шкаф блузки, колготки и халат.
На кухне Обнорский сел на угловой диванчик, а Поспелова быстро поставила чайник на плиту, вынула из буфета чашки с блюдцами и какое-то печенье, извлекла из холодильника банку малинового варенья.
Несмотря на то что в квартире было довольно тепло, озноб у Серегина не прошел, а усилился, его поколачивало так, что он испугался, не слышно ли, как стучат его зубы… А перед глазами Андрея все время фокусировалась одна и та же картина: мертвый голый Женька Кондратов в луже крови на полу в уютной баньке… Лида видела, что с парнем творится что-то неладное, поэтому поспешных вопросов не задавала; она все-таки была достаточно опытным следователем и знала: если человек находится в таком состоянии, лучше его сначала не трогать; отойдет чуть-чуть, тогда, может быть, и сам все расскажет…
Пока шли приготовления к чаепитию, они почти не разговаривали, обменивались лишь ничего не значащими фразами, выкурили по сигарете и больше поглядывали друг на друга, словно ждали чего-то. Лида уже не сомневалась, что у Андрея действительно случилось что-то очень серьезное – от него шла плотная волна боли и тоски…
Обнорский чувствовал себя абсолютно не в своей тарелке, после того как осознал бредовость идеи допроса с пристрастием. О чем говорить? Все-таки Лидия Александровна была следователем, и Андрей не знал, насколько ей можно довериться. А заигрывать и флиртовать Серегин просто не мог, слишком уж это было бы цинично – Женькин труп еще, наверное, из бани увезти не успели… Поэтому Андрей молчал, хмурился и не знал, куда деть трясущиеся руки. Когда чай наконец был готов, Андрей смог выпить только полчашки, потому что его вдруг прямо перекосило всего от приступа головной боли. Обнорский молча выскочил из-за стола в прихожую, где на вешалке висела его куртка, нашарил в кармане таблетки анальгина. Вернувшись в кухню, он вылущил из упаковки две таблетки и запил их теплым чаем. Виновато взглянув в глаза Поспеловой, пробормотал:
– Извините, Лида… Я… я не наркоман… Просто с головой что-то… У меня бывает иногда…
Поспелова кивнула, улыбнулась участливо:
– Я понимаю, вы говорили… Вас ранило когда-то давно… Вы были в Афганистане?
– Нет, – качнул головой Андрей. – В Афгане я не был… Я же на арабском отделении учился… Это меня в Южном Йемене приголубило. Сначала осколком, а потом один хороший парень мне почти в то же самое место из «макарова» засадил… Интересный был человек, и главное – добрый… Теперь снится мне все время, когда у меня пакость какая-то начинается…
– Южный Йемен? – удивленно приподняла плечи Лида. – Это рядом с Саудовской Аравией? Совершенно забыла географию… А там, в Йемене этом, что – тоже наши войска были? Мы что – воевали там?
– Хрен его знает, что мы там делали, – сморщился досадливо Обнорский. – Кому сейчас это все нужно?.. Ерундой мы там занимались. Надо было не интернациональный долг выполнять, а фарцовкой заниматься и валютой спекулировать, готовить, так сказать, плацдарм для новой России…
Таблетки еще не успели подействовать, боль у левого виска становилась все сильнее, и голос его постепенно угасал, переходя в шепот… А потом Андрей и вовсе замолчал, прикрыл глаза и откинулся на спинку дивана, уперся затылком в стену, потому что приступ вышел на свой пик. Обнорскому было так больно, что он уже не думал о правилах приличия, он замер и сосредоточился только на одном – лишь бы не застонать… Поспелова тоже замерла с чашкой в руке, она неотрывно смотрела на подрагивающие веки Серегина, на его покрывшийся бисеринками пота лоб, и внезапно на нее нахлынула волна почти материнской нежности к этому странному, вдрызг измученному парню…
Лида тихонечко поставила чашку на стол, наклонилась вперед и вдруг совершенно неожиданно для себя положила ладонь на горячий лоб Андрея. Обнорский вздрогнул от этого прикосновения, но глаза не открыл и не отстранился… Несколько секунд они не шевелились, а потом Поспелова начала осторожно поглаживать его лоб и виски, ее прохладные пальцы словно забирали в себя боль Андрея… Незаметно к ее правой руке присоединилась левая, они разглаживали морщины у глаз Обнорского, бережно ерошили его черные, с редкой проседью волосы… Со стороны все это выглядело достаточно странно: едва знакомые люди (да и познакомившиеся, между прочим, не где-нибудь, а на допросе) – и вдруг такие, можно сказать, нежности. Но Лиду и Андрея никто ведь не видел… А в жизни случается много очень странных и подчас совсем необъяснимых вещей…
Боль начала потихоньку стихать. Обнорский, по-прежнему не открывая глаз, осторожно повернул голову и коснулся ее руки губами – сначала один раз, потом другой… Она не отвела рук, продолжала гладить его по голове, словно не замечая его нежных поцелуев. Лида наклонилась к нему еще ближе, он почувствовал на своем лице ее легкое дыхание, бережно приобнял ее за плечи и поцеловал в найденные ощупью мягкие губы… Она чуть напряглась, сделала даже робкую попытку отстраниться, но Андрей не пустил – он целовал ее все сильнее и сильнее, и в конце концов Поспелова не выдержала, подалась к нему, застонала глухо и начала отвечать на поцелуи… И вот тут случился какой-то провал во времени и пространстве, оба потом не могли вспомнить, почему очнулись уже не на кухне, а в комнате, в абсолютно развороченной и перебуровленной постели… Стоит ли при этом говорить, что из одежды на обоих находились лишь пара сережек, перстенек да крест на серебряной цепочке…
С полминуты они обалдело смотрели друг на друга в темноте комнаты, словно не понимали, что, собственно говоря, произошло… Обнорский очнулся первым.
– Вот это да, – сказал он и глупо улыбнулся. – Ну ни фига ж себе…
(Андрей, надо сказать, особо большим тактом никогда не отличался, сказывалось все-таки долгое пребывание в армии. Бесчувственным чурбаном он, конечно, не был, но часто мог сказануть что-нибудь этакое… Ну не совсем уместное, что ли…)
