Вихренко вышел за дровами – в доме было холодно, а небольшой имевшийся внутри запас поленьев печка сожрала, почти не дав тепла…
Когда Сергей зашел в сарай, Ганс махнул рукой, и все четверо бесшумно перепрыгнули через забор во двор Гордеевой. Быстро оглядевшись, Ганс кивком показал Лабазу и Шплинту на сарай…
Сергей накладывал поленья правой рукой на изгиб левой, когда сзади ему почудился какой-то шорох. Стремительно обернувшись, он увидел совсем близко два черных силуэта. Сергей пригнулся и ударил тяжелым поленом по голове ближайшего к нему человека, а потом, выронив дрова, метнулся в сторону, выхватил из-за пояса «макаров»… Выстрелить он не успел – снабженная глушителем «беретта» Лабаза дважды плюнула ему в грудь. Вихренко упал на спину, выгнулся всем телом и захрипел… Третьего выстрела – в голову – он уже не почувствовал… Лабаз высунулся из сарая и махнул рукой Дрону с Гансом.
– Эй, – шепотом позвал он, – этот готов… Шплинту, сука, поленом голову расхуячил…
Ганс и Дрон быстро заскочили внутрь, бегло глянули на бесчувственного Шплинта и, подсвечивая себе зажигалками, деловито ошмонали мертвого Вихренко.
– Смотри-ка! – удивился Дрон, рассматривая удостоверение частного охранника. – Москвич…
– Ладно! – оборвал его Ганс. – Ксивы и ствол забери и привали его дровишками. Пусть отдохнет, падла…
Дрон обрушил на тело Вихренко поленницу, потом вместе с Лабазом они подхватили Шплинта и двинулись за Гансом к дому…
Ирина Васильевна как раз набрала в чайник воды и собралась ставить его на плиту, когда за ее спиной стукнула входная дверь.
– Сейчас согреемся, Сережа, – не оборачиваясь, сказала Гордеева. – Русские печи разогреваются долго, зато потом…
– Была бы помоложе, кошелка старая, я б тебя погрел, – хохотнул незнакомый голос.
Ирина Васильевна стремительно обернулась, роняя чайник на пол.
– Ну что вылупилась, манда горбатая? – сказал ей Ганс. – Встречай гостей… Рот только закрой, чтобы вафля не залетела… Эй, Дрон, посади-ка бабулю на стульчик…
Через минуту Ирину Васильевну, так и не пришедшую в себя от шока, привязали тонким капроновым шнуром к тяжелому деревянному стулу.
– Где «Эгина», старая? – тихо спросил Ганс, закуривая сигарету и наклоняясь к самому лицу Гордеевой.
Ирина Васильевна вздрогнула и, раскрыв глаза, затрясла головой.
– Я… Я не понимаю… Кто вы?.. Что вам нужно?!
– Ага, – кивнул Ганс. – Бабуся в Космодемьянскую поиграть решила… Блядь ты старая! «Эгина» где?!
Он с остервенением вдавил ей в кисть зажженную сигарету, и Ирина Васильевна тонко закричала, срывая голос.
– Дрон! – рявкнул Ганс. – Заткни пасть этой дуре! Она щас весь поселок на уши поставит!
Дрон подобрал с пола у печки какую-то тряпку и забил ее Гордеевой в рот, а для надежности, чтоб не выплюнула, обмотал голову тугой капроновой петлей…
– Так, – сказал Ганс, закуривая новую сигарету. – Пусть бабушка пока дойдет, попреет… Давайте-ка, соколики, хату ошмонаем… Глядишь, и сами обойдемся, без наводочки… Верно я говорю? А, пучеглазенькая?
Он посмотрел в расширившиеся глаза Ирины Васильевны и захохотал – словно залаял…
Дрон с Лабазом начали обыск, а Шплинт по-прежнему лежал без сознания на диване.
Кудасов и Марков никак не могли раскрутить Обнорского – разговор шел уже часа полтора, кабинет заволокли сизые клубы сигаретного дыма, заставлявшие Никиту Никитича недовольно морщиться, а результатов не было – журналист то откровенно дурковал, то пытался натурально врать, то просто молчал, глядя в стенку.
С каждой минутой Андрей нервничал все больше и все чаще поглядывал на дверь. Наконец он тяжело вздохнул и помотал головой:
– Все! В сортир отведите!
– Что? – не понял Степа. – Зачем?
– Срать хочу, – откинулся на стуле Обнорский. – Очень. Кабинет могу загадить.
Марков еле слышно матюгнулся сквозь зубы и выглянул в коридор:
– Дежурный! Пришлите сержанта! Сопроводить надо товарища…
Сержантик явился через минуту – молодой, довольный собой и службой розовощекий парень. Серый от усталости Кудасов посмотрел на него, кивнул на Андрея:
– Отведи в туалет, потом обратно сюда… Смотри, чтобы не сбежал…
– Куда он, на хуй, – хохотнул было сержант, но осекся под тяжелым взглядом Никиты Никитича. – От меня не сбежит, товарищ майор!
Сержант извлек из-за пояса наручники, застегнул один браслет на своей левой руке, другой – на правой Обнорского.
– Прошу!
– М-да, – сказал Андрей, поднимаясь. – Спасибо за впечатления… Вижу заголовок грядущего материала: «Как сержант журналиста какать водил…»
На его шутку никто не среагировал. Кудасов и Марков молча смотрели друг на друга и ждали, пока останутся одни: надо было посоветоваться и решить, что делать дальше…
Сержант торжественно провел Серегина к местному толчку. Перед тем как зайти в благоухающее заведение, Андрей оглянулся: в дежурке было оживленно – двое патрульных приволокли толпу цыганок с детишками, от их пестрых одеяний рябило в глазах, гвалт стоял, как на Кондратьевском рынке…
Зайдя в туалет, Обнорский смущенно кашлянул и посмотрел своему конвоиру в глаза:
– Слушай, брат… Ты что же, над очком меня держать будешь? Отцепил бы ты меня, ей-богу… Куда я сбегу отсюда?.. Хотя дело твое, конечно, нравится – нюхай…
Страж порядка подумал и важно кивнул, потом отвернул левый лацкан кителя – там английской булавкой был подколот к сукну ключ от наручников. Сержант освободил запястье Обнорского и еще раз важно кивнул.
– Спасибо, – вежливо сказал Андрей и ткнул большим пальцем правой руки сержанта под диафрагму.
Парень открыл рот, выпучил глаза, но вздохнуть уже не смог, начал подламываться в коленях, норовя упасть на пол. Серегин бережно взял его под мышки, подтащил к водопроводной трубе и застегнул на ней свободный браслет. Затем он забрал у служивого ключ от наручников, вынул из кобуры ствол и положил все это хозяйство на подоконник так, чтобы сержант не мог до них дотянуться.
– Ну ладно, – сказал Обнорский милиционеру, медленно сползавшему по трубе к полу. – Вот мы с тобой и покакали… Извини, если что не так…
Сержант отвечать не стал – он продолжал беззвучно открывать и закрывать рот, пытаясь, видимо, глотнуть хоть немного воздуху…
Серегин тихо вышел из туалета, уверенным шагом дошел до дежурки, пролез, матерясь вслух, через цыганок и покинул гостеприимное заведение…
В кабинете Марков с Кудасовым спешно обменивались впечатлениями.
– Знает он все, – горячился Степа. – Колоть его надо! Что мы с ним миндальничаем?!
Кудасов задумчиво почесал затылок и вдруг обеспокоенно сказал:
