Миша замотал головой и почти провыл, обращаясь к Антибиотику:
– Босс, прости… Не хотел я, это все из-за цветного так получилось!
Виктор Палыч с брезгливым равнодушием посмотрел на Стреляного, который уже вспотел так, что темные пятна выступили на белом пиджаке.
– Я ведь говорил тебе, Миша, не трогай этого мусорка, он нужен для дела… Дурак ты, Миша… ты что же, думал, что я не узнаю про то, как ты из Альметьевска ребятишек вызванивал? Я тебе шанс давал одуматься, на просветление твое надеялся… А твои альметьевские даже нормально сработать не смогли – только Доктора и завалили…
На Стреляного было жалко смотреть, он вновь обвел всех вытаращенными глазами:
– Братва, я не хотел… Я…
– Хватит мазаться! – перебил его Ледогоров, быстро «въехавший в тему» и теперь державшийся так, будто он все знал с самого начала. – Тебе на такие дела никто прав не выписывал! Через тебя правильного пацана кончили, теперь еще мусора «на хвост сядут»…
Со своего кресла встал Иваныч, надвинув кепку еще глубже на глаза, подошел к Стреляному, по-прежнему стоявшему на коленях:
– Ты коллектив кинул, проблемы нам принес… Коллектив тебя за это накажет…
Иваныч неожиданно сильно ударил Стреляного ногой в ухо. Миша взвыл и покатился по полу. Брызгая слюной, он закричал:
– Братва, он всех продаст, этот мусорок! Антибиотику он подъелдыкивает, но ебло свое кумовское еще покажет! Вы еще вспомните…
– Ты хипеж
[51]
не поднимай, Миша! На Адвоката мышку
[52]
рано ставить, поработает еще… А вот тебе мы жало вырвем!
Стреляный рванул рубаху на груди:
– Из-за цветного горло рвете?!
Ледогоров не дал ему договорить:
– Не об Адвокате речь, ты на всех нас положил. Доктора завалил, должен отвечать… А пугания твои – легавый волка не возьмет…
– Хватит базара! – вмешался Антибиотик. – Я думаю, всем все ясно? Что решать будем? Иваныч?..
– Должен отвечать! – Иваныч посмотрел на Муху, передавая эстафету ему.
Муха, огромный стотридцатикилограммовый амбал, не проронивший до этого ни слова, жестко усмехнулся:
– Пенки пускает, фуфел, пусть ответит…
Ильдар, молчаливый угрюмый татарин, кивком подтвердил свою солидарность с Мухой. Сазон махнул рукой:
– Борзой стал, работать не хочет… Мочить!
Очередь дошла до Ледогорова. Тот пожал плечами:
– Нельзя себя над коллективом ставить… Выход только один…
Виктор Палыч удовлетворенно кивнул и повернулся к Стреляному:
– Ну ты понял, Мишаня.
Стреляный поднялся на ноги и ощерился:
– Я зону держал, а вы меня из-за…
Сазон презрительно улыбнулся и тоже встал:
– Мы честный базар ведем, а ты даже стойку держать не можешь!
Миша сник, словно выдохся, вытер мокрое от пота лицо:
– Ладно, братва, вы меня еще вспомните!
Виктор Палыч укоризненно покачал головой:
– Мы, Мишаня, всегда тебя помнить будем, о маме твоей позаботимся, не переживай… – Антибиотик обвел всех присутствующих взглядом и предложил: – Ну что, давайте сюда комсомольца нашего дернем: его это напрямую коснулось, пусть крещеньице примет…
Никто не возразил. Виктор Палыч подошел к двери и гаркнул в коридор:
– Вася! Давай Адвоката сюда!
Когда двухметровый верзила пришел за Челищевым, Сергей почувствовал, что в доме происходит что-то важное, касающееся его лично. Спустившись в большой зал и увидев собравшихся авторитетов, он все понял – на Стреляном уже лежал отпечаток обреченности, его словно не замечали. Атмосфера в зале была накалена до предела. Ледогоров без лишних слов протянул Челищеву выкидной нож.
– На, распиши его, – он кивнул на Стреляного, который озирался и скалился, словно затравленный волк. – Это он Доктора замочил.
Сергей вспомнил, с какой ненавистью при редких встречах смотрел на него Стреляный. Все вставало на свои места. Времени удивляться тому, как оперативно и быстро провел Антибиотик свое «дознание», не было. Сергей посмотрел на нож, который ему протягивал Ледогоров, и качнул головой:
– Нет! Я не мясник, чтоб забивать козла на привязи…
Ледогоров опустил протянутую руку. Сазон удивленно приподнял плечи:
– Тебе, Адвокат, коллектив поручает…
– Виктор Палыч, – обернулся к Антибиотику Челищев. – Мне впадло так, слишком дешево получается… Я за себя и Доктора по-честному сквитаться хочу, один на один…
Авторитеты переглянулись. Такого ответа они, видимо, не ожидали.
– Нормальный ход, – одобрительно хмыкнул Ледогоров.
Сазон откинулся в кресле и тоже кивнул:
– Рисковый пацан, молоток!
Только Антибиотик как-то странно скривился, но в конце концов махнул рукой:
– Что ж, Сережа, ты сам выбрал…
Все задвигали креслами, освобождая середину зала, Муха, улыбаясь, зашептал что-то на ухо Ильдару, тот молча кивнул и незаметно показал два пальца: похоже, они заключали пари.
Сергей коротко глянул на Стреляного, крутанул плечами, разминая их, и, выдернув ремень из джинсов, отбросил его в сторону, чтобы не давил, не сбивал дыхание. Затем он резко выдохнул одновременно ртом и носом и поднял голову. Он не чувствовал злобы или страха. К нему пришли спокойствие и холодная уверенность в себе. Стреляный же, наоборот, дергался, потел и непрерывно скалился. Наклонив по-бычьи голову и выставив руки, он заревел:
– Я тебя сейчас пялить буду, мусор гнойный!
Сергей молча ждал в расслабленной позе. Он чуть прикрыл глаза и вспомнил лицо Федосеича. Сергей почувствовал, что он не один, и улыбнулся.
Стреляный с завывом бросился на Челищева. Сергей поймал его движение и как бы присоединился к нему. Миша даже не заметил, как нога Челищева пошла вверх. Подхват буквально подкинул Стреляного в воздух, и он тяжело упал на спину, застонал, но нашел в себе силы быстро перевернуться и на четвереньках броситься к камину, где лежала оставленная Антибиотиком кочерга. Но добраться до нее уже не успел – Челищев прыгнул ему на спину, подхватил правой рукой у горла Стреляного левый лацкан его пиджака и резко потянул к себе, одновременно левой рукой упираясь в толстую шею противника. Стреляный завалился набок, захрипел, задергал ногами, но Сергей словно приклеился к его спине и все крепче сдавливал лацканом пиджака Мишино горло. Это был классический удушающий прием, который Челищев много лет назад часто применял на соревнованиях, только там следовало остановиться по знаку судьи или хлопку сдающегося противника, а здесь Сергей давил и давил, не разжимая рук, еще долго после того, как Миша перестал биться и вырываться.
