Человекообразная обезьяна определенно не сможет выполнить такое задание, поскольку оно требует мысленных манипуляций «магическими» (условными) знаками, что является основой языка. Тем не менее, до какой степени речь является необходимым условием рассуждений «если… то» — особенно в новых ситуациях? Что, если бы вы попробовали провести эксперимент с пациентами, страдающими афазией Вернике
[88]
, не понимающими речь? Или с афазией Брока
[89]
, при которой люди имеют трудности с такими грамматически-функциональными образованиями, как «если… то»? Такие эксперименты могут сильно помочь нам в изучении неуловимого раздела между речью и мышлением.
А как насчет способностей, которые требуются для игры в шахматы (необходимость предположения «если… то»), решения алгебраических задач (у Джона и Мэри было девять яблок: у Джона было вдвое больше, чем у Мэри Сколько яблок было у каждого?) или составления компьютерных программ? Могут ли больные с афазией Брока или Вернике выполнять такие задания, если предположить, что они были хорошими шахматистами, математиками или программистами до болезни? И наконец, у классической алгебры есть собственный «синтаксис», у программирования — свой «язык», но до какой степени они подключаются к механизмам мозга как естественный язык?
Однако не слишком ли мы перегибаем палку? В конечном счете большинство из нас может представлять себе последовательность зрительных образов, не называя в уме такие слова, как «если… то», — так зачем вообще ссылаться на язык? Однако здесь нам нужно быть осторожнее, чтобы не потонуть в интроспекции; ведь вполне возможно, что даже то, что воспринимается как жонглирование зрительными символами, может быть безмолвным бессознательным использованием тех же нервных механизмов, что и в определенных аспектах речи.
6. Но не приводит ли этот взгляд на «репрезентацию репрезентации» к бесконечному регрессу? Не понадобится ли вам еще и третичная репрезентация вторичной репрезентации?
Это необязательно. Представьте себе предложение: «Я знаю, что он знает, что я знаю, что он угнал мою машину». Оно влечет за собой репрезентацию его репрезентации моей репрезентации. Но если я пойду дальше, то не смогу удерживать большее количество репрезентаций одновременно; они начнут угасать, как эхо. (Хотя я могу вычислить их в уме.) Одна метарепрезентация уже является большим подспорьем, и здесь у эволюции может просто не быть иного выбора, кроме как развивать способность к ограничениям, учитывая наши уже существующие лимиты памяти и внимания. Сознание имеет гораздо более ограниченные возможности, чем мы обычно полагаем.
7. Что именно влечет за собой это «изготовление удобных в обращении порций» квалий, речи и мышления (см. с. 115)? Здесь мы входим в сумеречную зону: это загадочная ступень эволюции, которая трансформировала человекообразное мышление в человеческое сознание и самосознание. В книге «Фантомы мозга» я высказываю предположение о существовании четырех функциональных свойств, совмещенных с нейрофизиологическими событиями, которые оказываются привязанными к квалиям, в противоположность качествам, не связанным с этими событиями (как, например, ретроспективный взгляд). Я называю их «четыре закона квалии»: 1) очевидность/бесповоротность; 2) воскрешение в памяти явного смысла или семантических значений; 3) кратковременная память; 4) внимание.
В книге «Фантомы мозга» я подробно описываю первый закон, поэтому сейчас просто сделаю короткое резюме остальных трех. У пациента с параплегией коленный рефлекс остается неповрежденным — удар по его сухожилию неизменно вызывает коленный рефлекс; но он не испытывает квалию. Причина в том, что ощущение, идущее от спинного мозга, подключается только к одному выходу — сокращению мышцы — и не может быть использовано любым другим образом. С другой стороны, нагруженный квалией объект восприятия (такой, как зрительное восприятие желтого пятна на брюках) имеет несчетное количество толкований, например «банан», «желтый зуб», «лимон». Слово «желтый» предоставляет вам роскошь выбора: какое «толкование» выявляет текущие потребности, предписанные поясной извилиной и другими лобными структурами. Выбор, в свою очередь, требует от вас удерживать информацию в «рабочей» памяти (закон третий) столько времени, сколько понадобится, чтобы задействовать внимание, используя поясную извилину (закон четвертый). На этом мы закончим наш экскурс в мои «четыре закона квалии».
Преимущество знания этих критериев состоит в том, что вы можете применять их к любой системе, чтобы понять, обладает ли она квалией и самосознанием. (Например, применимы ли они к лунатику?) Они также выявляют такие глупые вопросы, как: «Испытывает ли венерина мухоловка сенсорную квалию от насекомого, когда она захлопывает свое рыльце?» — нет не испытывает; «Имеет ли термостат температурную квалию?» и т. д. Эти вопросы имеют мало смысла для нейрофизиолога, как и следующий: «Являются ли вирусы живыми существами?» — да, являются для молекулярного биолога, работающего после открытия Уотсона и Крика. Такие пограничные примеры нужно приводить, чтобы прояснять туманные различия.
В среде нейрофизиологов и индийских мистиков стало модно утверждать, что «Я» является иллюзией, но если это так, следовательно, на нас ложится бремя доказательств, как возникла эта иллюзия. Самое яркое толкование этой проблемы дал Золтан Торей, который выдвинул остроумное предположение, что и самосознание, и квалия могут базироваться на внимании, переключающемся от одного полушария головного мозга к другому. Торей и Дейвид Дарлинг исследовали также связь между речью и самосознанием (Тогеу, 1999; Darling, 1993), как и я в этой главе. В частности, книга Торея полна новых блестящих догадок но многим аспектам этой проблемы.
8. О ключевой роли специализации полушарий в человеческом сознании говорили Марсел Кинсборн, Джек Петтигру, Майк Газзанига, Джо Боген и Роджер Сперри.
Несколько лет назад Вильям Херстейн и я опубликовали работу, которая показывает, что невербальное правое полушарие пациента с расщепленным мозгом может обманывать (например, при невербальном контакте дается неверный ответ экспериментатору Б после получения инструкций от экспериментатора А обмануть Б). Это доказывает, что ложь не требует речи. Примите во внимание, что даже несмотря на то что правое полушарие не имеет синтаксиса и не может говорить, у него все‑таки есть некоторый протоязык — рудиментарная семантика и определенный набор слов, обращенный к предметам.
Поэтому единственным способом разрешения этого может служить тестирование левого полушария пациента с расщепленным мозгом, который впоследствии пережил инсульт и получил повреждение речевой зоны Вернике в левом полушарии! Будет ли способно его левое полушарие на автономную манипуляцию символами и самосознание? И сможет ли оно обманывать?
