Еще до того как я переговорил со всеми по телефону, раздался звонок в дверь, и, к моему удивлению и радости, оказалось, что на пороге с бутылкой вина в руках стоят наши соседи. Том Джесселл, его жена Джейн Додд и три их дочери. Хотя для вина было еще слишком рано, мы были очень рады их приходу, который на время вернул нас в реальный мир из головокружительной страны чудес, в которую мы попали. Дениз предложила нам всем сесть за стол и позавтракать, что мы и сделали, несмотря на то что телефон звонил не умолкая.
Звонили отовсюду: с радио, с телевидения, из газет, звонили и наши друзья. Самым интересным, по-моему, был звонок из Вены, потому что оттуда мне позвонили, чтобы сообщить, как рады в Австрии еще одной австрийской Нобелевской премии. Мне пришлось напомнить им, что это американская премия. Затем мне позвонили из пресс-центра Колумбийского университета и попросили принять участие в пресс-конференции в Аудитории выпускников в 13:30.
По дороге на пресс-конференцию я ненадолго зашел в нашу синагогу для участия в обряде искупления и чтобы отпраздновать свою удачу, а затем отправился в лабораторию, где меня встретило общее ликование. Я был просто ошеломлен! Я сказал всем, как благодарен им за их работу и что считаю эту премию признанием далеко не только моих заслуг.
На пресс-конференцию пришли многие сотрудники нашего университета, которые устроили мне овацию. Были там и руководители научной администрации университета. Дэвид Хирш, исполняющий обязанности декана медицинской школы, кратко представил меня прессе, и я сказал несколько слов благодарности в адрес университета и моей семьи. Затем я очень сжато изложил суть моей работы. За следующие несколько дней я получил более тысячи электронных и обычных писем, телефон звонил не переставая. Со мной связались люди, от которых я не получал известий уже не один десяток лет. Девушки, с которыми я встречался в школьные годы, вдруг снова мной заинтересовались. Среди всей этой суеты и неразберихи очень кстати пришлось обязательство, которое я взял на себя еще за несколько месяцев до объявления лауреатов, когда согласился поехать в Италию, чтобы 17 октября прочитать там лекцию памяти Массимилиано Алоизи, почтенного профессора из Падуанского университета. Для нас с Дениз это была прекрасная возможность сбежать от той суматохи, в центре которой мы оказались. Поездка в Падую оказалась очень приятной и дала нам возможность посетить Капеллу Скровеньи, где находятся несравненные фрески Джотто. Я также решил совместить свой визит с пленарным докладом в Туринском университете, где мне предстояло получить почетную ученую степень.
В Падуе, а затем в Венеции, куда мы тоже незадолго заехали, мы занимались поиском платьев, которые Дениз могла бы надеть во время нобелевских торжеств в Стокгольме. Наконец мы нашли то, что искали, в Турине, где Дениз посоветовали обратиться к портнихе Адрианне Пастроне. Дениз была в восторге от ее работ и купила у нее несколько платьев. Я испытываю по отношению к Дениз не только любовь, но и чувство глубокой благодарности за поддержку меня и моей работы на протяжении всей нашей совместной жизни. Она сама сделала прекрасную карьеру в области эпидемиологии в Колумбийском университете, но для меня совершенно очевидно, что ей приходилось много жертвовать своей работой и еще больше — своим свободным временем, заботясь о том, на что меня из-за моей одержимости наукой просто не хватало.
29 ноября, перед самым отъездом в Стокгольм, шведский посол в Соединенных Штатах пригласил семерых американских лауреатов в Вашингтон, чтобы дать возможность нам и нашим супругам познакомиться. В ходе этого визита нам устроили прием в Овальном кабинете у президента Клинтона, который был с нами очень любезен, обсуждал вопросы макроэкономики с лауреатами-экономистами и согласился позировать для фотографии со мной и с Дениз, как и со всеми остальными лауреатами и их супругами. Его последний президентский срок подходил к концу, и он тепло отзывался о своей работе и говорил, что так хорошо научился размещать людей, позирующих для фотографий, что вместе со своим фотографом мог бы открыть собственное фотоателье. За визитом в Овальный кабинет последовал ужин в шведском посольстве, во время которого мы с Дениз общались с лауреатами по другим дисциплинам.
Нобелевская премия обязана своим существованием замечательной идее, которая пришла в голову одному человеку — Альфреду Нобелю. Он родился в Стокгольме в 1833 году и покинул Швецию в возрасте девяти лет, после чего возвращался туда лишь очень ненадолго. Он свободно говорил по-шведски, по-немецки, по-английски, по-французски, по-русски и по-итальянски, но у него не было настоящей родины. Блистательный изобретатель, он получил больше трехсот патентов и на всю жизнь сохранил глубокий интерес к науке.
Изобретением, благодаря которому он сделал состояние, был динамит. В 1866 году он открыл, что жидкий нитроглицерин теряет свою неустойчивость, если пропитать им богатую кремнеземом рыхлую породу — так называемый кизельгур. В таком виде из него можно делать бруски и использовать их, не подвергая себя опасности, ведь, чтобы взорвать такой брусок, нужен детонатор. Бруски динамита проложили дорогу горнодобывающей промышленности и беспрецедентному развитию общественных проектов в XIX веке. Строить железные дороги, каналы (в том числе Суэцкий), порты, дороги и мосты стало сравнительно просто во многом благодаря возможности передвигать огромные объемы грунта с помощью динамита.
Нобель ни разу не был женат, и, когда 10 декабря 1896 года он умер, после него осталось состояние в тридцать один миллион шведских крон, что тогда соответствовало 9 млн долларов — огромная сумма по тем временам. В его завещании было сказано: «Все оставшееся после меня и могущее быть реализованным имущество должно <…> составить фонд, проценты от которого должны ежегодно распределяться в форме премий тем, кто в течение предшествующих лет сделал особенно много на благо человечества». Далее Нобель перечислил пять областей, в которых должны были вручаться эти премии: физика, химия, физиология и медицина, литература и дело мира — «человеку, который больше или лучше всех работал на благо братства между народами».
Несмотря на всю ясность этого замечательного завещания, с ним возникли проблемы, которые несколько лет не удавалось решить. Во-первых, в том, чтобы распоряжаться этим наследством, были заинтересованы родственники Нобеля, некоторые шведские академии, шведское правительство и, что особенно важно, французское правительство. Французы заявили, что законное место жительства Нобеля было во Франции. После девяти лет он редко приезжал в свою родную страну, никогда не платил в Швеции налогов (что могло бы служить доказательством его гражданства) и почти тридцать лет прожил во Франции. Однако Нобель никогда не подавал заявки на получение французского гражданства. Рагнар Сульман, помощник Нобеля и его душеприказчик (впоследствии показавший себя способным и дальновидным директором-распорядителем Нобелевского фонда), для начала объединил усилия со шведским правительством, чтобы доказать, что Нобель был шведом. Они доказывали, что Нобель должен по закону считаться шведом на основании того, что он составил свое завещание на шведском языке, назначил своим душеприказчиком шведа и указал различные шведские академии в качестве исполнителей условий этого завещания. В 1897 году шведское правительство официально предписало своему министру юстиции обеспечить исполнение завещания под шведской юрисдикцией.
