— Договорились. Я буду считать часы, — промурлыкал он.
Они растянули прощание, как это делают любовники, — с неохотой, от которой то тошнит, то становится приятнее на душе — все зависит от того, кто что поставил на карту любви.
Сюзи положила трубку, смахнула слезу и попыталась направить свои рассеянные мысли на то, как ей сегодня использовать свой знаменитый белый соус, который лежал в основе всех ее блюд.
Она улыбнулась про себя и в очередной раз посмеялась, вообразив лица тех, кому удастся определить ее секретный ингредиент.
В доме Терезы Стоддард был рождественский обед.
Тереза и ее муж, Род, сидели друг против друга за столом, заимствованным прямо из рубрики журнала «Вог» «Как стильно обустроить Рождество». Роскошный интерьер замечательным образом не сочетался с музыкой, сопровождавшей трапезу. «Мелодии семидесятых» навевали Терезе и Роду воспоминания о тех днях, когда они познакомились в колледже. Разделывая отменно приготовленный гребень индейки, они размахивали вилками в такт песням групп «Sweet» и «Т Rex», подпевали «Вау City Rollers» и подыгрывали на воображаемой гитаре с помощью рождественских крекеров.
Род с энтузиазмом, хотя и нескладно, выводил свою версию песни «Безумные кони»
[12]
, как вдруг прервал сам себя.
— Помнишь, Терри, чем мы занимались под эту мелодию?
Тереза отпустила грязный смешок, однако последовавшая ложь прозвучала вполне пристойно. Она подняла бокал шампанского и вызывающе посмотрела на Рода:
— Как я могу что-то помнить, если ты начал с того, что напоил меня дешевым сидром!
Род кинул в нее хлебный катыш, сделав вид, будто рассердился.
— Извини! Может, тот сидр был и дешевый, но у меня из-за него до конца месяца вышла вся стипендия.
— Ха-ха! — Тереза ответила тем, что угодила куском моркови точно в стакан Рода. — А тебе и не нужны были деньги. Ты перебрался в мою комнату и питался моим шоколадным печеньем!
Рода ураганом снесло со стула. Даже по прошествии двадцати лет Терезе по-прежнему нравилось смотреть на то, как ее муж вытягивается в полный рост. Это был медведь шести футов пяти дюймов: большой, широкий и очень славный. В нем не было ничего, что можно было бы назвать заурядным. Все было резко выраженным и особенным. Его волосы табачного цвета неожиданно переходили в большую рыжую бороду, которая казалась искусственной. Глаза у него были такими зелеными, что его частенько обвиняли в том, что он носит цветные контактные линзы. Сложен он был великолепно, чего не могла скрыть одежда, которую он выбирал небрежно и вместе с тем всегда оказывался прав. Одна лишь Тереза могла видеть его животик, когда они оказывались вдвоем в спальне.
Для нее это не имело значения. Разумеется, не имело. Женщины не обращают внимания на изъяны мужских тел. Это ужасно несправедливо, но так уж в мире повелось.
Род бочком обошел вокруг стола. Бумажный колпак закрывал ему один глаз, придавая мальчишеский вид.
— Твое шоколадное печенье? А кто в два часа ночи шарил по чужим полкам и воровал для тебя это шоколадное печенье?
Слабо защищаясь от его нападения, Тереза подняла руки.
— Может, так и было, но и у меня кончилась стипендия. Я ее всю потратила на серебристые тени для глаз. Мне казалось, что так я буду похожа на Сюзи Кватро.
— Ты была гораздо симпатичнее Сюзи Кватро, — прошептал он.
Род поднял ее со стула, будто она совсем ничего не весила, и одним ловким движением отнес к камину и легко опустил на ковер. Когда оба перестали смеяться, Род принялся гладить ее лицо с нежностью, от которой она расплакалась.
— А слезы от чего? — спросил Род.
Тереза глубоко задышала, чтобы не испортить пудру и румяна.
— Не понимаю, почему ты меня так сильно любишь.
Род крепко обнимал ее.
— Все очень просто. Я люблю тебя за то же, за что любил, когда тебе было девятнадцать. Ты умная, смешная, грубая, сумасбродная, любящая, добрая и…
— Но не красивая.
Род отпустил ее и поднялся.
— Только не надо снова об этом.
Тереза попыталась загладить вину. Она вскочила и обвила его сзади руками вокруг пояса.
— Прости, дорогой. Я не собиралась начинать. Просто…
Род повернулся и сердито посмотрел на нее.
— Просто все дело в том, что если я двадцать раз в день не буду говорить тебе, что ты прекрасна и сексуальна, значит, я не люблю тебя и у меня явно интрижка с какой-то воображаемой тощей пигалицей.
Он убрал руки Терезы с пояса и налил себе виски.
Тереза бросилась к нему и уткнулась лицом ему в грудь. Он не сделал ни малейшего движения, чтобы коснуться ее. Его холодность убивала ее.
— Прости меня, прошу тебя. Обещаю, больше никогда не буду этого делать. Никогда не буду об этом говорить. Честное слово, я попробую.
Род издал вздох разочарования, который внушил его жене страх. Он смотрел на нее недоверчиво.
— Нет, ты и пробовать не станешь. Знаешь, все произойдет само собой. В конце концов ты измучишь меня, и я скажу то, что ты хочешь от меня услышать. И скажу это в гневе. Я скажу неправду, но ты ей поверишь. А я скажу, и все тут. И конец. Почти двадцать лет брака.
Он перевел дыхание и смягчился, увидев выражение полного отчаяния на лице своей жены, которую он так любил.
— Терри, я люблю тебя. Для меня ты всегда будешь красивой молодой девчонкой, которую я встретил в Брайтоне. Я вижу только тебя и только тебя люблю.
Он обнял ее, и она прильнула к нему точно спасательный пояс. Такие прекрасные слова, но она услышала только два: «Для меня». Она понимала, что они означают. Они означают, что, пожалуй, только он один находит ее красивой. Эти слова подтверждают то, что она безобразна на взгляд любого нормального человека, не обремененного предельной преданностью и добротой.
Они долго стояли обнявшись, и каждый думал о своем.
«Всех с Рождеством», — пели музыканты группы «Slade» без намека на иронию.
В квартире Гейл Бэтхерст был рождественский вечер.
Из новомодной стереоустановки разливался волшебный голос Джесси Норман. Наевшись до отвала, Гейл расхаживала по квартире, полной ненужных украшений. Повсюду валялись пакетики из-под орешков. Гейл облачалась в одежды. В индийском халате с изображением богинь плодородия она прекрасно вписывалась в окружающую обстановку. Все стены были густо покрыты картинками тучных обнаженных женщин. Дешевые портьеры свисали над плохо сочетающейся с ними антикварной мебелью, а китайские ковры с замысловатым рисунком едва прикрывали плиточный пол терракотового цвета, напоминавший об игре в «классики».
